Вдоль Босфора, вокруг дворца Долма-Бахче, отражавшего в воде ряды своих высоких и красивых окон и мраморный фасад, зелёные холмы Бешик-Таха и Орта-Кеюи лениво растягивали свои тупые, запылённые склоны.
Обернувшись, Мари́ заметила из-за Золотого Рога безвыходный лабиринт Византии, теперешний Истамбул, который выдвигался вперёд, как носок башмака, между Босфором и Мраморным морем, гордясь своими чудесами; она видела Багдадский Киоск, Серай, где в беспорядке, как в складочном месте просевальщика песка, сокровища драгоценных камней редкой величины наполняют вазы и маленькие водоёмы, и святую Софию с её четырьмя тонкими минаретами, выдающимися вперёд пятью коренастыми куполами и Баязидие, и башню Серас-Кьерат, и все выпуклые мечети, Шах-Заде, Сюлеймание, Мехмедье и Фанар и зубчатые линии гребней старых стен, и находившиеся на другом берегу Золотого Рога, недалеко от Балата, холмы Кассима-Паши и Перы.
Вдали, на этих трёх морских рукавах — Золотого Рога, Босфора и Мраморного моря, звезды, сверкающей в солнце звезды о трёх ветвях, которая разделяет Стамбул, Галату и Скутари, выстроенные на сваях в глубоком месте будочки рыбаков образовывали чёрные пятна среди гребных судов; это были высокие лачуги, помещённые на четырёх жердях в нескольких метрах над уровнем воды и сделанные из досок, прикрытых циновками и кожами; оттуда рыбаки закидывали сети, которые приносили им трепещущую вершу с икрою, а иногда и трупы утопленников.
Обессиленная от беспокойного ожидания и в то же время не способная отдыхать, Мари́ блуждала среди этой неожиданной и незнакомой обстановки, упиваясь новизной и грубыми впечатлениями. Терпения и забвения она искала в утомлении и развлечениях, которых добивалась найти в бесконечных прогулках. Она предавалась мечтаниям под необъятным куполом св. Софии в Истамбуле, и большой неф, где ещё витает как будто дух Юстиниана, дал ей странное ощущение подавленности, чувство, заставившее подступать к её глазам слёзы. Ей нравились минареты собора, с их балконами и выкружнями, его центральный купол с возвышавшимся громадным полумесяцем, который заметен с вершины Вифинского Олимпа, двери с шестью порфировыми колоннами по бокам, внешние погребальные усыпальницы султанов, прилегающие к стене фонтаны омовения и перистиль, покрытый византийской мозаикой и мрамором.
Мари́ вошла в неф через двое сеней, отделённых от атриума висевшим тяжёлым ковром. Она была поражена необъятностью простого и величественного корабля, куполом, поддерживаемым четырьмя громадными арками и удлинённым двумя полусферическими сводами на скрытых точках опоры. Соединённые в группы громадные столбы, порфировые колонны, перенесённые из храма Солнца, выстроенного Аврелием в Гелиополе, стержни колонн из зелёной брекчии, взятые из храма Эфесского, представляли громадный лес из каменных деревьев, числом сто семь — мистическая цифра Премудрого. Дневной свет падал широкой пеленою пыли через окна портиков; они были расположены друг над другом и доходили до основания куполов. Стены храма были покрыты золотой мозаикой; Михраб, Мастаба, возвышение для чтеца Корана представляли настоящие чудеса терпеливого искусства и смешанных оттенков; пурпурового цвета толстый шнурок, на котором спускалось страусовое яйцо, шёлковые кисти, большие коренастые бронзовые люстры, зелёные металлические листы, на которых золотыми буквами в девять метров вышины написаны священные изречения, знамёна, ясли Христа, Сиди Исса из красного мрамора, привезённые из Вифлеема, сочащаяся колонна, хладное окно, облицовка нижней части стены из фаянса и просвечивающегося мрамора, как бы вспыхивавших на солнце, — всё это последовательно занимало праздное любопытство Мари́. Она прошла, смешавшись с толпою мусульман и женщин, направлявшихся на галерею гинекеи, среди кишащих многочисленных служителей мечети: имамов, шейхов, киятибсов, муэдзинов, читальщиков, певчих и слуг. Долго она рассматривала заложенную дверь, через которую, во время вторжения турок в XV веке, исчез совершавший службу священник. В тот момент, когда неверные вошли в собор, бывший в то время христианским, священник скрылся через этот выход, сам собою заложившийся камнем. Он должен сам произвольно открыться, когда Софийский собор вернётся к христианскому культу, и тогда прежний священник выйдет оттуда, чтобы окончить прерванную службу.
Мари́ предалась созерцанию, вознесясь на крыльях веры к вечной красоте, которая осуществила там самое могущественнейшее из своих чудес. Мари́ не могла оторвать своего взора от громадного, необычайно чудесного свода, на взгляд столь лёгкого, в подробностях же бесконечно крепкого и восхитительного, с тонкими колонками, выровненными пред таинственными портиками, с широкими, как дворцы, подпорками, искусно резными решётками, капителями, обвитыми кудрявой листвой, со всех четырёх сторон прямоугольника, с сводами, украшенными мозаикой, тысячами опаловидных лампад, прикреплённых к широким обручам люстр плотно, как банки к телу.