Борьба за трон. Посланница короля-солнца

Она вышла, как в лихорадке, равнодушно относясь к удивлённым взглядам распростёртых на молитвенных ковриках марабутов, которые смотрели на неё, бормоча нараспев слова Корана. Под обаянием этой широкой и великолепной поэзии восточного искусства, происхождение и колыбель которого ей предстояло найти в Персии, и как бы захваченная слишком стремительной волною, она опёрлась на колонну под цветущими деревьями, служившими сенью дощатым лавочкам, прилегавшим к чудесной мечети. Умозрение этих лиц, одетых в длинные, расшитые одежды, казалось, выходило из недр её воспоминаний, в которых она отыскала чудеса «Тысячи и одной ночи», имевшей в то время в переводе большой успех в Париже. Мари́ уже призывала к себе волшебную, раскрашенную персиянку, которая осыплет её сокровищами богатства и наслаждений, волнений и неожиданностей. Вдруг ею грубо овладела действительность, и Мари́ с тоскою сказала себе:

— Персия! — но доеду ли я до неё когда-нибудь!

В то время как Фабр трудился, чтобы обеспечить безопасность миссии, Мари́ забывалась и предавалась наслаждению, чувствуя себя перенесённой настолько далеко от улицы Мазарини, что подумала, не находится ли она на другой планете. Она останавливалась пред торговцем сластями, пальцы которого были покрыты жиром, пред простонародным горшечником, пред стадом ослов, переносивших камни для построек, пред странствующими музыкантами, потрясавшими тирсами, увешанными бубенчиками и лошадиными хвостами, пред кружащимися дервишами, похожими на белые, завывающие, живые колокола, пред сворой жёлтых собак, стороживших и очищавших улицы, пред приручёнными голубями мечети Баязида, где на дворе, окружённом портиком в виде крытой галереи, собирались мелкие торговцы, народные писцы и кудесники. Она посетила и другие мечети: Ахмедие, в то время совершенно новую, Дажд-Паша-Джами, где хранится жезл Моисея, Ейюб, по имени носителя знамени Магомета, Сулеймание, торжество стекольщика Ибрагима-Пьяницы и много других прелестных, развенчанных византийских церквей, — остатки прежних знаменитых монастырей: Пантепонтос, Панахрантос, Паммакаристос, Хора и двадцать других.

Мари́ осмотрела дворец Велизария, остатки дворца Юстиниана, зеленеющие кладбища, бани под названием Тысячи Одной Колонны, площадь знаменитого Гипподрома, теперь безмолвную после стольких суматох, но всё ещё гордившуюся своей Серпентинной колонной, на верхушке которой блестели три змеиные головы из карбункула — образцовое произведение Фидиаса, и памятником победы под Платеей, привезённым из Дельф. Мари́ нравились старые кварталы с низкими домами, выстроенными из досок, из швов которых вырастал терновик и ниспадал вниз с этажей, устроенных выступами, поддерживаемыми изогнутыми балками; стены из песчаника без цемента обрамляли двери с громадными замками; здесь летали сороки, а вокруг лавочек торговцев печёным тестом бродили кошки; турки в широких шароварах, в длинных синих блузах и бурнусах или фесках на своих бритых головах шли торопливыми шагами. Шумная толпа смотрела на пожар: пылали полуразвалившиеся лачуги, и жильцы спокойно, безропотно ожидали конца того, что было предначертано судьбою; другие зрители не шевелились, будто благословляя огонь, как единственного очистителя этих зловонных кварталов.

Мари́ также прогуливалась вдоль романических берегов Босфора, откуда на розоватом горизонте пред нею открывались зубчатые стены и крепкие башни Румели-Хиссара; у их подножия кружились белые зимородки. Перенеся свой взор на другую сторону, её глаза устремлялись вдаль, на цветущие Принцевы острова, а гораздо ближе она увидела башню Леандра, воздвигнутую на Босфоре в память любовника жрицы Геро — Леандра, хотя он исполнял свои подвиги пловца в Геллеспонте.

На мраморной набережной, переполненной меднолицыми носильщиками, пред дворцом Валидэ-султане, у подножия громадной башни Солимана Великолепного, Мари́ сошла на берег. Она повеселела, радуясь, что осмотрит с сыном оживлённые кварталы и кривые улицы, изрытые лужами. Пройдя через ворота Балук-Базара, они остановились близ мечети Нурри-Османие и пред Обожжённой колонной, почерневшей от пожара, а затем достигли Фанара, или греческого квартала, где полюбовались мечетью Роз, и квартала Балата, где живут евреи. Недалеко оттуда драгоман высокопарными фразами зазывал посетителей мечети, показывая им трепетавших в водоёме рыбок, у которых одна сторона была коричневая, а другая — красная. По его словам, это были праправнуки рыб, которых жарил в XV веке калугер. Когда ему сообщили о победе турок, то он не хотел этому верить.

— Я скорее поверю, — сказал он, — что рыбы, которых я жарю, выскочат и поплывут по земле.

В тот же момент рыбы выскочили и поплыли; поэтому в память о прадедовском поджаривании их дети сохранили одну сторону подгорелой.

Маленький Пьер этим очень забавлялся.