Можно было ожидать всяких неожиданностей. Одни хотели бежать к сторожевому посту, чтобы разузнать, другие считали более осторожным окружить себя баррикадами и занять позицию позади развалин, чтобы находиться в более выгодном положении на случай нападения.
— Подождите, — приказал Мишель, — пусть каждый возьмёт свои заряды.
Несколько солдат вышли на передовой пост, чтобы исследовать горизонт. Вскоре были слышны их смех и песни, как будто они совершенно успокоились. Они почти тотчас же вернулись в сопровождении часовых, видя одетого в чёрную рясу иезуита, со связанными руками; позади старый солдат вёл под уздцы осёдланное животное пленника, раненное в лопатку.
— Это монах! Это монах!
И посыпались шутки.
— Что ты делаешь здесь в такой час?
— Он шёл служить обедню лягушкам, — говорили одни.
— Он искал Вифлеемскую звезду, — говорили другие.
— Он идёт собирать подаяния у колдуний развалин.
— Надень ему на голову его капюшон, а то он зачихает.
Отец Монье — так как это был он — не сморгнул глазом. Его бледное лицо было спокойно, а скрещённые руки он спрятал в широких рукавах.
Мишель привёл монаха к своей палатке и принялся его рассматривать при свете дымившихся факелов, которые держали солдаты воткнутыми на остриях своих штыков. Он приказал:
— Обезоружьте его; это какой-нибудь шпион.
Солдаты принялись за свою обязанность обыскивать пленного. Они у него ничего не нашли, кроме чёток, нескольких медалей, бумаг и немного денег.
— Он бросил своё оружие в тот момент,. когда его хотели захватить, — сказал Мишель. — Дайте эти бумаги.
И, принимаясь за допрос, он прибавил, обращаясь к заключённому:
— Бесполезно притворяться долее. Это тщетное переодевание не обманет нас. Откуда ты едешь и что ты здесь делаешь?
— Я еду из монастыря на озере Урми, — ответил степенно св. отец, — и отправляюсь в Испагань.
— По какому делу?
— Чтобы служить на пользу моему Богу и моему королю.
— Объяснись.
— До сих пор моя миссия — тайна, и я могу ей повредить, обнаружив её.
— Славное извинение! Эй, вы свяжите-ка мне хорошенько этого человека, пока я буду просматривать эти негодные бумажонки.
При свете факелов Мишель перелистал бумаги. Это были рекомендательные письма ко всем общинам, находящимся на его пути, послания вавилонского епископа и путеводитель до соседнего города, Али-Абада, где находилась в тот момент Мари́ с своей охраной.
— Ах! — сказал Мишель с недоброй улыбкой, — вот что обнаруживается. Так ты следуешь из Али-Абада и, по всей вероятности, так спешишь тёмной ночью, чтобы полюбоваться природой. Не служит ли данное тебе поручение скорее для разведки пути, чтобы проводить путешественников, которых, без сомнения, ты оставил позади?
— Я никого не знаю в Али-Абаде, исключая преподобного настоятеля капуцинов.
— Твоё переодевание заставляет тебя так отвечать. Полно, довольно ломаться. Я всё угадываю. Ты только что покинул Мари́ Пёти́ и предшествуешь ей.
— Мой брат, вы говорите истину.
— А! Ты признаешься в этом и насмехаешься? Ты рассчитываешь наверняка, любезный.
Он велел раздвинуться окружавшим пленника стражникам, желая поговорить с этим человеком, которого, быть может, ему удастся обольстить, и надеясь выведать у него кое-какие полезные сведения.
— Эй, вы удалитесь и наблюдайте за выходами. Наш малый основательно связан; я хочу поговорить с ним наедине.
Огонь потухал пред палаткой, освещённой смутным красным отблеском. Звёзды испещряли небесный свод, будто дорожка из драгоценных камней, рассыпавшихся на тёмном бархатном ковре. Луна, как бы отделившись от фона, будто качалась в пространстве. Сквозь тёмную зубчатую преграду развалин проникнувший пучок лучей отбрасывал стальной отблеск, осветивший бледное лицо св. отца, походившего при этой романической обстановке на привидение Франциска Ассизского.
Св. отец, неподвижный и бесстрастный, остался стоять перед Мишелем, который допрашивал его.
— У тебя есть простой способ спасти себя, если ты этого хочешь, мой дворянчик: дай мне необходимые сведения о Мари́ Пёти́, и, может быть, нам заблагорассудится помиловать тебя.
— Я вполне готов, мой брат, и не сделаю для этого никаких затруднений.
— В добрый час! Скажи мне, как велик состав её охраны и в особенности когда она рассчитывает проехать здесь?
— Я этого не знаю, мой брат.
Мишель поднялся, покраснев от гнева, и ответил:
— Я тебе не брат, а ты не монах; итак, оставь твои шутки: не время для них. Ты знаешь, о чём я тебя спрашиваю, потому что ты разведываешь путь.
Отец Монье простёр к небу обе руки, закованные в кандалы, что произвело стук железа, и произнёс:
— Клянусь небом, что не знаю того, о чём вы меня спрашиваете, и вы — мой брат во Христе, служба которому занимает каждую минуту моей жизни.
— Довольно, лицемер! Ты лжёшь, и я тебе всажу пулю в лоб.
Он вытащил из-за пояса пистолет. Иезуит не шевельнулся, и Мишеля поразила эта дерзость. Впрочем, он не имел желания уничтожить человека, от которого надеялся добыть драгоценные сведения. Он смягчился.