Борьба за трон. Посланница короля-солнца

Они рассматривали эти любопытные страницы миниатюр бухарских художников, наброски Акхлати и астрономические фигуры, заимствованные из зодиака. На одной странице была представлена богиня в фиолетового цвета одеянии; из её шелковисто-чёрных волос выходило пламя, и она обладала тремя глазами, под её ногами лежал отброшенный ей тюлень; другой же, на брюхе которого красовалась голова тигра, находился пред её грудью. На следующей странице было изображение всадника, скитавшегося среди розовых гор, усеянных трёхлопастными цветами; над ним расстилалось ослепительно-лазоревое безоблачное небо. То встречались восхитительные по сложности и тонкости отделки цветные мозаики, изображавшие двери мечетей, окаймлённые тонкой сетью разноцветных арабесок. При каждом новом изображении маленькая Аиссэ хлопала в ладоши. Просто и завлекательно объяснил ей Ле-Гэ значение рисунков, и г-жа Фабр, заинтересовавшись его объяснениями, любовалась вместе с ними необычайной тонкостью мусульманского искусства.

— Их искусство привлекательнее самой страны и нравов, — сказала она.

— Константинополь, сударыня, как я вижу, не имеет счастья нравиться вам.

— Я до смерти здесь скучаю. Французская колония малочисленна; что же касается до проезжих французов, то они так редки, и людей чем-нибудь замечательных видишь не более двух в год.

— Вероятно вы видите всех посланников, отправляемых в эти страны его величеством Людовиком XIV? — спросил Ле-Гэ.

— Конечно. Не так давно проезжал здесь маркиз Пёти де Лакруа-сын, возвращаясь во Францию. Он рассказывал презабавные истории о поисках голландцев.

— Это правда, — сказал Ле-Гэ, — они скрывают от арабов поражения, нанесённые им его величеством, нашим королём Людовиком XIV, и повсюду рассказывают о своих победах. Но г-н Пёти́ де Лакруа обратил в ничто их ложь, и Франция многим ему обязана. Он сочинил для народов Малой Азии апологию «Солнце и Лягушки», на арабском языке; она представляет самую строгую сатиру на Голландию и пользуется столь значительным успехом, что нет такой цирюльни и перекрёстка, где бы её не рассказывали.

— Он очень любезный человек и красноречивый собеседник, — заметила г-жа Фабр.

— Но, сударыня, разве здесь ещё не говорят о прибытии французского посланника, которого, конечно, вы будете иметь честь принимать у себя? Он не заставит вас долго себя ожидать. Я только совершений случайно узнал о его приезде. С целью раздобыться особенно красивой точкой зрения на Эйум с моря я нанял каик, и мой лодочник, узнав по моему выговору, что я француз, рассказал мне, будто несколько часов тому назад он перевозил тюки одного французского дворянина. Этот господин приехал с азиатского берега и щедро заплатил лодочнику. Его сопровождало несколько молодых людей, по-видимому, очень красивых: это были его секретари. Ради возбуждения в лодочнике усердия они рассказывали ему, что он везёт французского посланника и его богатства. Не знаю, может быть, они над ним насмехались.

— Вы, должно быть, ошибаетесь, сударь: в данный момент здесь нет никакой французской миссии.

— Вы не ожидаете никакого посланного от Людовика XIV?

— Наверно, никакого, разве только он вынырнет из волн, как тритон. Полноте! Подобные случаи часто бывают: это какой-нибудь незначительный купец. Они пользуются этим средством ради своей безопасности и успеха своего дела, ложно прикрываясь в деревнях официальным характером миссии.

— Очень возможно, что вы правы, тем более он, по-видимому, не имеет никакой свиты. Должно быть, это какой-нибудь крупный купец. Кажется, я помню его имя: конечно, вы знаете его не более моего, и он не принадлежит к дипломатическому кругу.

— Как его фамилия?

— О! Настоящая купеческая: на валявшемся отклеенном ярлычке значится: Жан Фабр, из Марселя.

Эмили побледнела и выпрямилась во весь рост.

— Как вы сказали? Жан Фабр и Константинополе?

— Что с вами, сударыня? Мог ли я знать, что это имя вам известно и что оно вас взволнует? Не был ли я нескромен? Чем я могу исправить невольное зло?..

— Ничем, — ответила г-жа Фабр. — Полноте, сударь. Прошу вас извинить меня, я не совсем здорова и принуждена вас оставить. Извините меня, прошу вас. Пойдём, Аиссэ.

Она вышла, или, скорее, исчезла, по направлению к галерее, которая вела в её апартаменты.

— Жан здесь под ложным предлогом! — шептала она. — Всё кончено! Я пропала.

V

Расставшись с г-жей Фабр и Ле-Гэ, граф Ферриоль направился в свой кабинет, куда он вошёл, по-видимому, очень озабоченный.