У её ног, на палубе копошились матросы, рабочие, носильщики и желтолицые, с лоснящейся кожей и толстыми губами гребцы. Все они сталкивались и посылали друг другу проклятия, как обыкновенно бывает при значительных выгрузках.
На самом конце носовой части, около сторожевой мачты, стоял Тюржи в блестящем мундире и разговаривал с комиссарами оттоманского правительства, поднявшимися на борт; они проверяли путевые бумаги, коносаменты, паспорта и прочие документы, удостоверяющие национальность и цель поездки пассажиров. Турецкий писарь с чернильницей у пояса заносил отметки в ведомость, откуда свешивалась на широкой затканной золотом ленте печать султана.
Вдоль корабельного корпуса полуобнажённые негры нагружали фелуки ящиками, бочками и тюками, составлявшими кладь посольства и подарки шаху.
На главной мачте развевался флаг французского короля, синий, с золотыми лилиями.
Целый лес мачт и рей торговых судов и рыбачьих лодок возвышался со стороны порта, как бы разрисовывая небо клетками. Здесь были суда всякого рода и происхождения: дамиетские, финикийские, яффские, асколярские, бейрутские, смирнские и константинопольские, а также большие египетские корабли. В воздухе, колеблемом лёгким ветерком, развевались вымпелы различных флагов с полумесяцами на разноцветном фоне.
Из-за Аинтабских гор взошло ослепительное солнце и осветило набережную, оживлённую суетившейся и грязной толпой: тут были искатели жемчугов и кораллов, кипрцы, сирийцы, марониты, друзы и горцы Тавра. Рядом с резиденцией коменданта порта, представителя турецкого султана, стояло несколько лачуг.
Впрочем, это не был ни посад, ни город, а только рейд, окружённый несколькими скученными хижинами, — складочное место для товаров. Торговцы расположились прямо
на открытом воздухе, и Мари́ издали видела их камлотовые палатки и силуэты неуклюжих верблюдов, спавших со связанными ногами; лошади стадом паслись за оградой. Последние горные уступы Ливана и Альма-Дата выделялись на горизонте своими хребтами с снежными вершинами, тогда как их склоны, покрытые радужной окраской самых нежных оттенков, исчезали в золотистых песках Келиса и Антакии.
Жан Фабр в сапогах, парадном мундире, круглой поярковой шляпе, с пистолетом за поясом оканчивал свои дела с комендантом порта. Увидев на мостике Мари́, он подошёл к ней. Она пожала ему руку; глаза её были полны восторга от восхитительной панорамы, развернувшейся пред нею от устья реки Оронта до Джихуна. Но в то же время в её глазах было и смущение при виде страны, которая делала грозной тайной будущее, непредвиденное, неизвестное и загадочное.
— Вот наша обетованная земля, — сказал ей Жан, улыбаясь.
— Кто знает? — ответила она, склонив голову. — Мне страшно.
Жан успокоил её, объяснив её нервную тревогу усталостью и возбуждением, перенесёнными во время путешествия. Чего им теперь опасаться? Достигнув Эривани, они будут на персидской земле; цель — близка, рукой подать; им остаётся лишь миновать Курдистан и Армению; Оттоманская же империя была в хороших отношениях с Францией: там им бояться будет нечего, и путешествие без всяких затруднений совершится в несколько недель.
— Да услышит тебя Бог, мой Жан, — сказала она, — и да поможет Он нам.
Тем временем появились один за другим пассажиры. Флориза поднялась из каюты, завязывая розовые ленты своей шляпы из тонкой соломы, с отделкой из голубых цветов; доктор и Лизон нежно любовались друг другом, скрывшись за спасательными лодками; маленький Пьер смотрел, как в ботиках, отвязанных от бригантин рейда, гребли негры. Жак и Альвейр следили за выгрузкой из трюмов клади.
Расстилая на мостике ковёр, чтобы оказать почесть посланнику в тот момент, когда он будет покидать судно среди свистков маневрирования и движения экипажа, матросы обменивались между собою мыслями.
— Кажется, почести не переступят далее борта корабля, — говорил один из них.
— Не очень-то они торопятся выслать парадный вельбот, — заметил другой.
— По моему мнению, ему лучше отправиться на торговом баркасе, — отвечал третий.
— Не похоже, чтобы на берегу делались какие-нибудь приготовления: ему предоставят ехать одному, как на исповедь.