Борьба за жизнь

После ухода врачей названый отец смазал Полю на спине пузырьки от нарывного пластыря, устроил больного поудобнее и через каждые четверть часа стал давать ложку шампанского. Затем он позавтракал кружком колбасы с ломтем хлеба и запил скудную трапезу водой.

Поль продолжал кашлять, слабо стонал, сбрасывал одеяло, смотрел на приемного отца блуждающим взором умирающего, метался в бреду.

Дени снова и снова укрывал мальчика, любовно говорил ему какие-то нежные слова, под которые дети так хорошо засыпают, отирал пот с красного от жара личика, приникал к губам, из которых с ужасными хрипами сходило, казалось, последнее слабеющее дыхание.

С наступлением сумерек появилась Мели, торопившаяся занять свое место у ложа маленького больного.

Дени уже падал от усталости и встретил подругу с распростертыми объятиями. Рассказав о предписаниях на ночь, художник бросился на постель и погрузился в тяжелый, наполненный кошмарами сон.

Мели сидела у изголовья Поля. Девушка инстинктивно ненавидела ребенка. Ей казалось, что бедный мальчик украл у нее привязанность любовника. В этом она ошибалась, плохо разбираясь в характере своего друга. Дени любил женщин вообще, то есть по-настоящему не любил ни одну. Но Мели упорно держалась за свою выдумку, которая щадила ее самолюбие — ведь она была для художника лишь временной любовницей. Мели, кроме всего прочего, злилась на сироту за то, что он явился невольным поводом безобразной сцены во время празднования Рождества. Девушке очень хотелось, чтобы все ее капризы исполнялись, а ребенок, как ей казалось, мешал, отвлекая на себя внимание и любовь художника.

Прошло несколько часов.

Красавица прачка с неприязнью смотрела на искаженное страданием личико малыша. Написанная на нем боль заставила бы плакать любую женщину, но не Мели.

«Зловредный подкидыш, — думала она раздраженно, — если благодаря тебе я смогу здесь зацепиться, то ты очень скоро вылетишь отсюда».

Губы девушки обнажили в недоброй улыбке мелкие хищные зубы.

Поль продолжал хрипеть, но Мели холодно глядела на него и не думала выполнять указания врача. Сжавшись в комок на стуле, она бормотала:

— Так я и дам тебе шампанского, недоносок. Ты что же думаешь, я всю неделю буду гнуть спину, чтобы поднести тебе вина по восемь франков за бутылку? Да откуда ты взялся? Может, твоя мать была шлюха и подцепила моего дружка?

Все же, хотя злая мачеха не поила Поля шампанским, она давала ему питье. Изводить на ребенка дорогое вино казалось ей бессмысленным, но питье — святое дело, оно необходимо. Ведь, несмотря на свою злобу, Мели вовсе не хотела, чтобы мальчик умер. Это не входило в ее планы.

Так прошла ночь.

На следующий день молодой корабельный доктор нашел ребенка в том же положении.

— Состояние не ухудшилось, есть надежда, — сказал он отцу.

Вечером вернулась Мели. В руках у нее был большой пакет с бельем и необходимыми вещами. Все это она спрятала в шкаф, торопясь по-хозяйски расположиться в холостяцкой конуре художника. Впрочем, девушка уже чувствовала себя здесь как дома.

Наступила четвертая ночь.

Врач предупредил, что, если в эту ночь не будет улучшения, спасти малыша уже не удастся. При словах Шарле сердце Дени словно пронзил раскаленный нож и по щекам потекли слезы.

В полночь Мели уговорила художника лечь. Тот так устал, что покорно улегся на свою постель, потребовав разбудить его, если станет хуже.

Два часа спустя сжигаемый лихорадкой мальчик, задыхаясь и кашляя, едва слышно попросил пить. Мели подала ему питье, но Поль слабеющим голосом попросил дать из бутылки, которая «колется». Молодая прачка, со злости налив побольше вина, протянула больному полный стакан:

— На, выпей до дна и оставь меня в покое.

Поль схватил стакан обеими руками и жадно, захлебываясь, задыхаясь, выпил все до капли.

Несколько минут он оставался неподвижен. Потом пот залил ему голову и грудь, лицо исказилось, превратившись из красного в лиловое, маленькое тельце скрутили судороги, и Поль закричал между приступами удушья:

— Папа!.. Я… умираю!..

Испугавшись и раскаявшись в своем дурном поступке, Мели стала будить художника. Тот вскочил, бросился к Полю, рыдая, целовал руки ребенка, приподняв его головку, шептал нежные слова.

Тело мальчика подбросила судорога, и вдруг началась сильнейшая рвота. Казалось, она никогда не прекратится.

— Это конец, — прошептал в отчаянии художник.

Молодой врач из своей комнаты услышал шум, крик, ходьбу у верхних соседей и, перепрыгивая через две ступеньки, взбежал по лестнице. Осмотрев ребенка после кризиса, который грозил его унести, молодой человек радостно закричал:

— Он спасен!

Нередко случается, что пневмония, достигнув своего апогея, внезапно отступает после тяжелого кризиса, сотрясшего весь организм.