Борис Парамонов на радио "Свобода" -январь 2012- май 2013

Интересно, однако, как всё это выразилось в стихах. У Корнилова, кроме Есенина,  был еще один учитель – Багрицкий, тоже ведь не коммунист, а скорее анархист. У них есть общая тема, у Корнилова оформившаяся в ладах Багрицкого: природа,  лес, дикие лесные звери, и человек в этом лесу – охотник, человек с ружьем. Известно, что Багрицкий подарил Корнилову ружье. И это не единственное у Корнилова от него наследство.  Большая поэма Корнилова ''Триполье'' вдохновлена ''Думой про Опанаса'', но разработана много богаче, заставляя вспомнить уже об ''Улялаевщине'' Сельвинского.

Вот инспирация Багрицкого —  из стихотворения ''Начало зимы'':

Довольно. Гремучие сосны летят,

Метель нависает, как пена,

Сохатые ходят, рогами стучат,

в тяжелом снегу по колено.

Опять по курятникам лазит хорек,

Копытом забита дорога,

Седые зайчихи идут поперек

Восточного, дальнего лога.

Оббитой рябины последняя гроздь,

Последние звери – широкая кость,

высоких рогов золотые концы,

декабрьских метелей заносы,

шальные щеглы, голубые синцы,

девчонок отжатые косы…

Тут еще одного одессита, кроме Багрицкого, вспомнить можно – Бабеля, такие его слова: ''Мы смотрели на жизнь, как на майский луг, по которому ходят женщины и кони''. Но у Корнилова отнюдь не весело на этом лугу, да и не луга у него чаще всего, а лес и болото.

Деревья, кустарника пропасть,

Болотная прорва, овраг…

Ты чувствуешь – горе и робость

Тебя окружают - и мрак.

Ходов не давая пронырам

У самой качаясь луны,

Сосновые лапы над миром,

Как сабли, занесены.

Рыдают мохнатые совы,

А сосны поют о другом –

Бок о бок стучат, как засовы,

Тебя запирая кругом.

Тебе, проходимец,  судьбою

Дорогой – болота одни;

Теперь над тобой, под тобою

Гадюки, гнилье, западни.

Потом, на глазах вырастая,

Лобастая волчья башка,

Лохматая, целая стая

Охотится исподтишка

…………………………….

Ни выхода нет, ни просвета,

И только в шерсти и зубах

Погибель тяжелая эта

Идет на тебя на дыбах.

Деревья клубятся клубами –

Ни сна, ни пути, ни красы,

И ты на зверье над зубами

свои поднимаешь усы.

……………………………

И грудь перехвачена жаждой,

И гнилостный ветер везде,

И старые сосны – над каждой

По страшной пылает звезде.

Как и все в тридцатые уже годы, Корнилов думает и пишет о войне. Но ведь какая у него война? Никакого Ворошилова и красных знамен. Стихотворения, так и названное – ''Война'', – картина убиения и гибели:

Жена моя! Встань, подойди, посмотри,

Мне душно, мне сыро и плохо.

Две кости и череп, и черви внутри,

Под шишками чертополоха.

И птиц надо мною повисла толпа,

Гремя составными крылами.

И тело мое, кровожадна, слепа,

Трехпалыми топчет ногами.

На пять километров и дальше кругом,

Шипя, освещает зарница

Насильственной смерти щербатым клыком

Разбитые вдребезги лица.

Убийства с безумьем кромешного смесь,

Ужасную бестолочь боя

И тяжкую злобу, которая здесь

Летит, задыхаясь и воя.

И кровь на линючие травы лия

Свою золотую, густую.

Жена моя! Песня плохая моя,

Последняя, я протестую!

И еще одно стихотворение того же плана – ''Вошь'', поразительное по тяжелой экспрессивности. И это не только Владимира Нарбута напоминает, любившего такую негативную фламандщину, а даже Бодлера, знаменитую ''Падаль''.

Так и сяк, в обоем разе

Всё равно одно и то ж –

Это враг ползет из грязи,

пуля, бомба или вошь.

Вот лежит он, смерти вторя,

Сокращая жизни срок,

этот серый, полный горя,

Полный гноя пузырек.

И летит, как дьявол грозный,

В кругосветный перегон