Борис Пастернак: По ту сторону поэтики

Мне хочется домой, в огромностьКвартиры, наводящей грусть.Войду, сниму пальто, опомнюсь,Огнями улиц озарюсь.Перегородок тонкоребростьПройду насквозь, пройду, как свет.Пройду, как образ входит в образ

И как предмет сечет предмет.Пускай пожизненность задачи,Врастающей в заветы дней,Зовется жизнию сидячей, —И по такой, грущу по ней.Опять знакомостью напеваПахнут деревья и дома,

Опять направо и налевоПойдет хозяйничать зима.Опять к обеду на прогулкеНаступит темень, просто страсть.Опять научит переулкиОхулки на руки не класть.Опять повалят с неба взятки,

Опять укроет к утру вихрьОсин подследственных десяткиСукном сугробов снеговых.Опять опавшей сердца мышцейУслышу и вложу в слова,Как ты ползешь и как дымишься,Встаешь и строишься, Москва.

И я приму тебя, как упряжь,Тех ради будущих безумств,Что ты, как стих, меня зазубришь,Как быль, запомнишь наизусть.(ПСС: no. 191)

Окончание летнего сезона, когда лирический герой, предвосхищая «назревшие неизбежности» скорого отъезда, мысленно уже переносится в обстановку осенних и зимних будней, принадлежит к характерным пастернаковским «положеньям»; его лирический мир движется по кругу сезонных смен (в стихотворениях Живаго к ним добавится круговращение годового литургического цикла). Что радикально изменилось, по сравнению с миром ранних стихов, — это субстанциальное содержание тех обрывков памяти или внутреннего зрения, из которых возникает образ незаметного и неотвратимого сезонного движения. В новой действительности «дачный хронотоп» трансформируется в поездку на Кавказ, прогулки в лесу сменяются сидением на морском берегу, пригородная железнодорожная ветка — поездкой на автомобиле по горной дороге.

Новой является и позиция лирического героя — своего рода инверсия элегии, обращающая ностальгическую медитацию не к ушедшему или уходящему прошлому, а к неотвратимо наступающему будущему. Физически он все еще находится на берегу моря в конце летнего сезона, но мысленно, опережая события, уже видит себя возвращающимся в свою городскую квартиру для нескончаемо долгой зимы, с ее холодом, тьмой, «сидячей жизнью» взаперти и связанными с нею депрессией и плохим физическим самочувствием. Предвкушаемое будущее рисуется как своего рода проспективное воспоминание: предстоящая зимняя жизнь является в виде фрагментов-вспышек, возникающих из памяти. Характерные для поэтического мышления Пастернака мгновенные соприкосновения с действительностью, не теряя своей импровизационной мимолетности, оказываются предвиденными: лирический герой знает наверняка, что они произойдут. Спонтанность переживания каждого предстоящего контакта с действительностью и его фаталистическая предопределенность выступают в симбиозе, придающем всей картине драматически противоречивую модальность. Субъект Пастернака, каким он является после второго рождения, уже не бросается в открытое пространство неприрученной действительности с отчаянной решимостью, но скорее стоически подставляет себя ее неотвратимым прикосновениям.