Читаем Борисов-Мусатов полностью

Словом, и Мусатов и Елена Владимировна поддержали с радостью своими работами это начинание, где главными застрельщиками были Кузнецов и Уткин. Опять эти друзья Павел и Петр — «апостолы» новоявленные — пытаются, просвещая родную обитель, превратить Саратов чуть ли не в оплот «новой» живописи! Павел потешно рассказал, как натерпелись они страху, когда явились за разрешением на открытие выставки к губернатору Столыпину. Можно даже представить, как это выглядело со стороны (губернаторский дом и его канцелярия стояли на одной улице с мусатовским домом, только в горку подняться). Уткин — тонкий, длинный, как жердь, и кряжистый, мешковатый Кузнецов… Слегка перегнув назад — к спинке кресла — гибкую, затянутую в белый мундир фигуру, постукивая правой рукой по столу (левая — он был сухорук — лежала на коленях), губернатор минуты две смотрел на них, вскинув красивую голову. Породистое лицо. Холодный прищур глаз. Хищные трепетные ноздри, усы — в колечко… Петр Аркадьевич вопросил господ художников, почему их роза — алая и что за символика тут заключена. Уткин и Кузнецов, конечно, не соловьевские стихи читали — дружно и нестройно бормотали свои толкования. Холодно усмехнувшись, губернатор подписал разрешение.

Уже и то хорошо, что такой почин удался, хотя обольщаться было нечего: все эти попытки «музыкальной» живописи, показанной вместе с майоликой, обыватели и газетчики не оценили. Сообщая из Саратова об «Алой розе» жителям столиц, Мусатов написал молодому архитектору А. В. Щусеву, что Уткин и Кузнецов со своей выставкой «окончательно прогорели. Даже и афиши нечем заплатить». «Саратовский листок» обрушился на талантливую молодежь: шишки теперь валились на Павла с Петром, а о Мусатове уже и звука не было. «Ради любопытства, — писал Виктор Эльпидифорович Сергею Дягилеву, — посылаю вам фотографии и газету с критикой на эту выставку. Вот какие бывают теперь в провинции выставки и вот как их критикуют…»

Некоторые письма из Саратова Мусатов писал на бланках фотографического магазина Добошинских. Здесь, на Соборной, обсуждал он со старыми друзьями дела, связанные с продажей дома. В тихих комнатках Добошинских можно было прямо окунуться в свое былое: сколько ночей он провел здесь некогда! И так же — на всех диванах, на расшитых подушках возлежали «собаченьки», как звала их Варвара Васильевна. Так же — всюду цветы, вышивка, на стенах — красуется «металлопластика»… Так же величественно-добродушен Аполлинарий Иванович и милым своим баритональным тенорком все обсуждает с Виктором Эльпидифоровичем сложное его положение. Ему ведь Мусатов и доверенность оставил на ведение дел с его домовладением.

А уж как сложно тут все обстояло, — сразу и не разобраться! Первым делом отдал Мусатов деньги выручившему его председателю контрольной палаты. Еще заехав в Саратов перед заграничной поездкой, сообщил Станюковичу, что из Нижегородско-Самарского банка ему разрешили выдать восемь тысяч рублей и надо еще занять по второй закладной, чтобы уплатить двенадцать тысяч некоей Полине Александровне Шахматовой. Так необходимость срочно решить вопрос с родительским домом на Плац-параде приоткрыла, кажется, изначальную загадку. Оказывается, огромный долг Шахматовым за дом (наверно, не просто подаренный Эльпидифору Борисовичу, а купленный с условием последующих выплат, причем — в пользу наследницы Полины) всю жизнь висел над художником. Кто такова сия Шахматова, не сразу отгадаешь, мудрено отыскать ее средь ветвей генеалогического шахматовского древа. Однако припоминается, как за тридцать шесть лет до того, в июне 1868-го, ворчал в предсмертном уже письме полуслепой генерал Шахматов, что «Полину от нас взяли под предлогом наступившей поры учиться… А на деле передана она А. П. Слепцову для разговора с трехлетней его дочерью…». Пожелтевшие стариковские письма позволяют думать, что была Полина внебрачным ребенком сына его — сенатора Александра Алексеевича. Мать ее выдали замуж, отец умер рано, а девочка оказалась между двух не чуждых Мусатовым дворянских семейств — между Шахматовыми и Слепцовыми. Мать художника Евдокия Гавриловна еще в Смоленске была прислугой в доме отца Полины. Управляющий Слепцовкой — крестный Виктора. Поэтому, можно предположить, и были оформлены в пользу Полины бумаги по мусатовскому дому. Соседям открывать все это не было принято, оттого и плодили они досужие толки.

Мусатов вынужден был вступить в переписку с Шахматовой, жившей в Петербурге, та ответила, что предлагает встретиться в Саратове. Дело было нервное, и Мусатов написал Станюковичу: «…Может быть, г. Шахматова, не желая лично вести дела со мной и пойти на некоторые уступки и желая со мной разделаться поскорее, может его, — он имел в виду какой-то документ, — передать поверенному и тогда взыскание с меня этого долга пойдет уже судебным порядком… Я прошу ее пойти со мной на уступки». Опытный и дипломатичный Станюкович выручил и тут: в Питере нанес визит Шахматовой и все уладил, как выразился Мусатов, «на мирный лад».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес