Борн

– Очень мило с твоей стороны, Рахиль. И я высоко это ценю, но я уже прочитал все книги в Балконных Утесах. Прочитал их все и думаю, что с меня хватит чтения. Я должен жить.

– Что-то я не заметила здесь большой библиотеки.

Жалкая отговорка. Кажется, я опять сваляла дурака. Я заранее пообещала себе, что не буду спрашивать, куда он ходил, поскольку чувствовала, что этого делать не стоит, но в этот момент ощутила дистанцию между нами, мигающим маячком которой являлся Вик, а не я или Борн. Вовсе не я и не Борн, весело бегавшие туда-сюда по коридорам Балконных Утесов во время моей болезни.

– О, их здесь груды, груды и груды! Никому не нужное барахло. Столько барахла! Столько вещей, которые можно изучать. Я помню их все. Я их все прочитал. Я прочитал все-все.

Я попыталась представить, что же такое Борн: крупное беспозвоночное, продолжающее расти, которому требовалась большая комната, чтобы растягиваться там всласть. Имеющий кожу, которая была много «умнее» моей. Он был личностью, пусть и не гуманоидом. Ему не требовалось то, что требовалось нам. Например, мебель. Что, если кучи «барахла» в моих комнатах заставляли его страдать?

– Но у тебя должны были возникнуть вопросы.

Я, конечно, сказала это так, вообще, но Борн с радостью принялся тут же их задавать.

– Да-да, вопросы! Как давно живут люди на этой планете? Чего они добились? Я не нашел ответа. Ты упоминала о привидениях. Ты веришь в привидения? Не знаешь, не продолжает ли вращаться вокруг Земли космический корабль? Где-то же должны быть космические корабли, хотя бы два или три. Ты когда-нибудь чувствовала себя одержимой? Призраками, например? Находила ли что-нибудь зловещее? Кто такие «мы» и кто – «они»? Колонизировали ли люди другие планеты? И сколько людей сейчас живет на Земле?

– Это очень много вопросов, Борн, – пробормотала я, не зная с какого начать и что конкретно ему сказать.

Книги, которые я принесла, тут мало чем могли помочь, они совершенно не отвечали нуждам Борна. Как и моим.

– А я чувствую, что они меня преследуют. Я ими одержим.

Мотив преследования не отпускал Борна с тех пор, как он «повзрослел». Постепенно я поняла, что «преследование» означало для него не то, что для меня. Ландшафты, которыми он проходил, не имели ничего общего с теми, которые видела я. Похоже, его чувства постоянно переживали сильнейшую информационную атаку, которую мне и представить было сложно.

– Кто тебя преследует?

Борн развернул свою башенку к мертвецам на стене и осветил их рассеянным пурпурным светом.

– Они. Но не как привидения… Я их вижу, я ощущаю их на вкус. Все заражено. Низкоуровневая радиация, могильники, сточные воды. Все больное, и эта болезнь повсюду. Если посчитать, я трачу восемнадцать ящериц в день, чтобы держать все это подальше от себя. Они заставляют меня каждую секунду держать себя под контролем, следить за собой.

Когда-то я воображала, как буду вести с Борном «взрослые» разговоры. Теперь мне этого совсем не хотелось. Я даже не понимала, о чем именно мы толкуем, не желала, чтобы он мне напоминал о тех испытаниях, которым мое тело каждый день подвергается в городе.

Но решила попытаться еще раз. Во-первых, показала ему расписание, которое составила на несколько дней вперед и в котором один предмет сменялся другим. Основы математики, литература, естественные науки, гуманитарные науки. Не забыла даже о музыке с философией.

Борн изучил листок, держа его в каком-то намеке на щупальце. Даже не дал себе труда вытянуть его полностью, из-за чего мне пришлось встать и передать листок ему.

– Хмм, – протянул Борн. – Хмм.

Выглядело все это подчеркнуто наигранно, а звучало издевательски. Он не стал показывать, что прочитал мою писанину, хотя я знала, что прочитал. Таков уж был Борн, когда намеренно мне грубил.

– Ну, и? Что не так?

– Борн играет на пианино. Борн танцует. Борн поет. Декламирует стишки. Ты действительно этого хочешь? Сам-то я занят куда более важными вещами, но, думаю, смогу уделить тебе толику себя, если тебе в самом деле это требуется.

Он произнес свою тираду ровным, холодным тоном, что смахивало на попытку повторить не только мои слова, но и интонации.

– Но это же нужно тебе! Это для тебя! Чтобы ты всему научился.

Не для меня же, верно? Отнюдь не ради памяти о школьнице в далеком городе, ходившей на уроки музыки или ужинавшей в ресторане, игравшей на настоящей детской площадке и мечтающей стать писательницей.

– Я и так учусь каждый день, Рахиль, – сказал Борн раздраженно, словно я не понимала самые простые вещи. – Я читаю, пробую и наблюдаю. Каждый день. Вот чем я занят.

Вот чем он занят.

Я указала на глобус, предпринимая последнюю попытку:

– Может, я хотя бы этому тебя научу?

Глобус Борна заинтересовал. Он подтащил его поближе, легко, будто бумажный самолетик, приподняв мощными щупальцами. Впервые я обнаружила, что он не только сильный, но и грозный.