Бородинское поле

- Как фамилия? - Глеб уставился на Сашу нетерпеливым напористым взглядом. Глаза его были расширены, насторожены. Саша не поняла вопроса, даже смутилась от его взгляда. Он пояснил: - Игоря фамилия как?

- Мм-акаров, - отозвалась, как-то съежившись, Саша.

Лицо Глеба помрачнело: нет, это не ошибка. И, обращаясь одновременно ко всем и ни на кого из них не глядя, спросил:

- Значит, вы знакомы с доктором Остаповым Борисом Всеволодовичем и с его невесткой Варей?

- Да, - тихо, настороженно отозвалась Саша и добавила, глядя на Макарова выжидательно: - С Варей мы вместе работали в госпитале у Бориса Всеволодовича.

Глеб устало прикрыл глаза, и только теперь Саша вспомнила, что этого подполковника Брусничкин назвал Глебом Трофимовичем, вспомнила и догадалась: Варя ведь тоже Трофимовна, и она как-то рассказывала о старшем брате, командире полка, у которого в начале войны погибли жена и дочь. Брусничкин пока еще ничего не понимал, он смотрел на Макарова недоуменно и затем перевел вопросительный взгляд на Сашу. Глеб открыл глаза, поймал взгляд Брусничкина и, обращаясь к Саше, спросил:

- А что с Игорем? Это официально?

- Похоронка пришла. Накануне моего отъезда из Москвы. Никаких подробностей: пал смертью героя.

Все смешалось, спуталось в голове Глеба, зазвенело печальным звоном, заволокло туманом. Игорь, брат, герой. Так и не пришлось свидеться; был ранен - в который раз! - в московском госпитале лежал, Варя за ним присматривала. А теперь там Славка, сынок. Эта женщина все знает об их семье, она многое может рассказать о том, что волнует Глеба все эти две недели бесконечных кровавых боев. Но это потом. А сейчас в сознании одно, ставшее страшной болью, - Игорь.

- Игорь мой брат, - медленно, растягивая фразу, проговорил Глеб. - Родной брат, Игорь Трофимович Макаров. Младший.

- Что вы говорите? - воскликнул Брусничкин. - Значит, Варя Остапова вам сестрой доводится? А почему Остапова? Да, ведь это по мужу… Удивительно.

- Ничего, комиссар, удивительного нет, - отозвался Глеб и, взяв стакан с налитым и не разведенным спиртом, залпом выпил его. Шумно выдохнул. Саша торопливо протянула ему кружку с водой, но он не стал запивать и, как бы продолжая фразу, глядя на Брусничкина в упор, заговорил: - Что удивительно? Что на войне убивают? Нет, это естественно, обычно. И нас могут убить. Запросто. Через минуту, через час или завтра.

Он выталкивал эти тяжелые, каменные слова с ожесточением и отчаянием. Брусничкин сообщил:

- У Александры Васильевны тоже похоронка: муж погиб.

Глеб поднял рассеянный взгляд на Сашу. Она ответила ему долгим, сосредоточенным, полным понимания и глубокого сочувствия взглядом. Темные глаза его размягчились дружеской лаской и взаимным сочувствием. "Война отняла у тебя мужа, - говорили его глаза, - я понимаю, как это больно. Может, лучше других понимаю, потому что и у меня война отняла жену и дочь. А теперь вот еще и брата". "Я все о тебе знаю, все-все, - отвечали ее зеленые, блестевшие влагой глаза. - У нас одна с тобой беда, одно горе, общая судьба. Твой сын, твой мальчик, уже побывал в когтях у зверя. А мой вот тут, со мной, ждет своего часа".

Этот мгновенный, предельно краткий диалог не глаз, а сердец - глаза были только выразительными передатчиками - что-то решил в их судьбе, еще не совсем определенное; это были всего лишь посеянные зерна, и для того, чтоб им прорасти, потребуется время. А будет ли оно - это время, такое зыбкое, неуловимое и неопределенное на войне?

Потом посыпались вопросы, пошли расспросы: о Славке, о родных, о Варе, об Олеге. О жене и дочери он не спросил: понимал, что, если б были какие-то вести, Саша сама сообщила бы. Саша рассказывала охотно и е подробностями, не сводя с него глаз. Глеб слушал ее тихо, безмолвно, лишь иногда отзывался кратким вопросом, лицо его светилось внутренним светом, правая бровь стремительно вздернулась кверху, слушал и изучал лицо, глаза, нос, губы, беспокойные руки, лунные волосы этой внезапно свалившейся к нему незнакомки с полным коробом вестей - печальных и отрадных.

Брусничкин ревниво наблюдал за ними и понял, что здесь ему отведена роль постороннего наблюдателя, что он просто слушатель, и, возможно, лишний; он видел два одновременных диалога: один - словесный, другой - тайный, диалог взглядов. Наконец, когда Саша закончила рассказ, Леонид Викторович сказал, кивая на Колю:

- Ну а что ж будем делать с нашим юным героем?

Глеб уже давно обратил внимание на мальчонку, видел, как тот внимательно изучает командира полка, от которого, как он уже, очевидно, догадался, зависит его судьба. Сказал, дружески улыбнувшись:

- Сначала еще раз познакомимся. Я - Глеб Трофимович, а ты?

- Коля.

- Пусть будет Коля-Николай. Не возражаешь? Тебе сколько лет?

- Пошел пятнадцатый, - отозвался Коля, не сводя с Макарова колючих маленьких глаз.

- И давно пошел?

- Шестнадцатого октября.