Бородинское поле

Кольб долго не мог дозвониться до штаба дивизии. А события тем временем развивались стремительно и круто. Наблюдая за полем боя, полковник видел, как достигший русских позиций головной немецкий танк загорелся, как потом откуда-то, точно из-под земли, взмыли советские штурмовики. Они прошли на бреющем полете над танками с востока на запад, с грохотом и свистящим гулом пронеслись над наблюдательным пунктом Гуттена, вынудив денщика инстинктивно съежиться и пригнуться, что вызвало презрительную усмешку лейтенанта. Когда самолеты скрылись за темно-серой кромкой дальнего леса, полковник опять посмотрел в стереотрубу и увидал уже не один, а четыре горящих танка. Два танка повернули назад, а сопровождавшая их рота врассыпную побежала обратно. Какое-то странное, непонятное движение происходило и там, где под залпом "катюш" залегли две роты немецких солдат. Не вставая с земли, они шевелились, суетились, но не шли ни вперед, ни назад. Теперь Гуттен понял, почему генерал не разрешил его полку атаковать: не было шансов на успех. А лейтенант все еще названивал в штаб дивизии, пока полковник не сказал мягко и вежливо:

- Хватит, Кольб, оставьте их в покое.

- Наверное, линия повреждена, - решил лейтенант и отошел от телефона.

- Вероятно, - согласился полковник негромко и вяло. Он уже пожалел, что пошел на НП, но возвращаться сейчас на КП было небезопасно. Не приказал, а вежливо попросил адъютанта: - Соедините меня с первым батальоном.

Когда к телефону подошел комбат, полковник попросил доложить обстановку.

- На левом фланге, господин полковник, наступают наши танки с пехотой, - начал комбат сиплым деревянным голосом.

- Вернее, отступают, - грубо перебил его командир полка.

- Именно так, господин полковник. Четыре наших танка горят. Еще два, кажется, повреждены.

- Это я вижу, - опять нетерпеливо перебил полковник. - Что у вас происходит на правом фланге?

Гуттену не довелось услышать ответ командира первого батальона. Все, что запомнилось ему в этот миг: оглушительный треск, от которого, казалось, лопнули ушные перепонки, и волна горячего воздуха, ударившего в лицо и грудь, да так сильно, что он не устоял на ногах и, отброшенный в сторону, прижался к стене блиндажа. В первый момент он не ощутил боли. Совершенно не почувствовал. Он силился понять, что произошло, и первое, на что обратил внимание, была телефонная трубка с оборванным шнуром, которую он продолжал держать в руке. Эта телефонная трубка с болтавшимся проводом, такая нелепая, бессмысленно-ненужная, сразу вернула его к действительности. Стало ясно все, что случилось. Он с отвращением швырнул телефонную трубку и в этот же самый момент ощутил острую, колющую боль в области правого бедра. От нестерпимой боли, которой ему никогда в жизни не приходилось испытывать, полковник прикусил нижнюю губу, чтоб только не вскрикнуть, и закрыл глаза. Острая боль, казалось, на какое-то время ослабла, притупилась, и он открыл глаза, увидел над собой клочок синего, ясного неба, а перед самым лицом заснеженное, вывороченное взрывом бревно. Там, где стояла стереотруба, под обломками, засыпанными снегом и землей, что-то шевелилось. Полковник почувствовал головокружение, негромко позвал адъютанта:

- Август… - и сделал попытку приподняться.

Но ответа он уже не услышал: от нестерпимой боли потерял сознание. Осколок угодившего в НП снаряда раздробил ему бедренную кость. Когда через несколько минут к нему вернулось сознание, полковник увидел стоящего перед ним лейтенанта Кольба. Рыбьи губы лейтенанта изобразили подобие ободряющей улыбки, но в маленьких непроницаемых глазах и на холодном остроносом лице его полковник опять увидел какое-то хищное выражение. Не страх и растерянность, что, по мнению полковника, было бы естественным, а надменная жестокость. Он смотрел на полковника упорным и укоризненным взглядом и, словно читая его немой вопрос, докладывал:

- Ефрейтор Штиллинг и рядовой Граббе убиты. Зигфрид легко ранен в руку. Я послал его в штаб с донесением. За вами должны прийти санитары и врач. Ваше ранение… как я полагаю, господин полковник, серьезное. Я сделал перевязку, но…

Холодный и вежливый голос лейтенанта осекся, когда он увидел, как страдальчески исказилось болезненно-желтое лицо полковника.

- Вы ранены, Август? - с усилием проговорил Гуттен, глядя усталыми тоскливыми глазами на пятна крови, запекшиеся на руках и шинели Кольба.

- Никак нет, господин полковник. Бог миловал.

- Я вижу кровь, - вяло выдавил полковник. Острая боль постепенно затухала, но он чувствовал, как покидают его силы.

- Это ваша кровь, господин полковник, - глухо отозвался лейтенант, но слова его потонули в грохоте снарядов.

Артиллерия вела огонь по отступающему батальону немцев, так и не сумевшему вернуть утерянные в ночном бою позиции. Снаряды рвались недалеко от НП. Кольб видел, как суетливо и проворно бегут на запад солдаты, те самые, которые еще полчаса тому назад так медленно, возмутительно медленно шли на восток.