- Не пристегивать к зданию всевозможный декор, - презрительно-добродушно ответил Брусничкин.
- Согласен, - живо подхватил Олег. - Декоры нельзя архитектору навязывать. Они должны рождаться в моем замысле. А я передаю свой замысел художнику-монументалисту, вот ей. - Кивок в сторону Вали.
- Навязываешь, - сказал Никулин. - Делаешь из нее технического исполнителя, подмастерье. А это неверно. Она должна быть творцом, работать в тесном содружестве с архитектором.
- Совершенно верно, - быстро согласился Олег. - Художник монументально-декоративного искусства должен выступать на равных правах с архитектором, полноправным партнером.
- Кстати, Валентина Ивановна, поскольку вы здесь представляете художников, - начал Штучко, - то я хотел бы заметить, что экстерьер современного города требует не сюжетов, а плакатов, щитов с отвлеченными идеями.
- А некоторые художники потом эти щиты-плакаты, это упрощенчество, условность и схематизм стали переносить и в интерьеры здания, - вмешался Олег. - Получились невыразительные плакаты-панно, уместные на улице, но совершенно нелепые внутри зданий, где нужна настоящая роспись.
- Я не согласна с вами насчет плакатов, - возразила Валя. Лицо ее сияло тихой радостью. - Монументальная живопись или скульптура - это не плакат, не реклама. В ней должен содержаться эмоциональный заряд. Она должна воздействовать на душу. В ней глубокая идея, а не оформительская декорация, наподобие лепки, портиков и тому подобного.
- Это что же, станковую картину увеличить в десять раз - и на стену? - сказал Штучко.
- О нет! Экстерьерная живопись - это особый род изобразительного искусства, - горячо ответила Валя. - Здесь и упрощенный рисунок, и обобщенные формы, и декоративность самого материала. Она не сиюминутна, она глубока по мысли и, главное, эмоциональна.
- Строим - спорим, опять строим - и опять шумим, - примирительно заговорил Штучко, как бы заканчивая весь разговор. - И совсем не думаем, что в конечном итоге однажды все замерзнем. Кончится топливо в недрах земли, и кончится жизнь на грешной земле.
- Поедем в Африку греться, - рассмеялась Людмила Борисовна.
- Что это ты, Паша, так пессимистически смотришь в будущее? - сказал Никулин, похлопав коллегу по плечу. - К тому времени научимся использовать солнечную энергию.
- Скорее - водород, - с апломбом специалиста заметил Орлов. - Запасы его практически неисчерпаемы. В океане атомные электростанции будут производить электролиз морской воды для получения водорода. Водород дешевле и эффективнее органического топлива. Пока что мы поступаем как варвары, сжигая нефть и уголь. Это же ценнейшее сырье, которое можно, использовать в других целях. Запасы его ограничены. Прав был Менделеев, когда говорил, что сжигать нефть равносильно тому, что топить печь ассигнациями.
Подошла Варя и позвала всех к столу. Подали фирменное блюдо Остаповых - курицу в винно-грибном соусе.
И опять Брусничкин руководящим оком окинул стол, постучал ножом по бутылке и сказал решительно и настоятельно:
- Продолжаем наше собрание. Прошу наполнить бокалы и записываться в прениях. - Он как-то переменился. Напористую уверенность сменил на прилив веселья и добродушия. Это заметили все, и прежде всего Ариадна. Она знала, что эта веселость наигранная, что на самом деле муж ее начинает терять самообладание, а так как он не отличается большой терпимостью, то от него можно ожидать любой непристойности. Это ее беспокоило. Неожиданно для Брусничкина Дмитрий Никанорович обратился к юбиляру:
- Расскажи, Олег, что тебе в жизни сильнее всего запомнилось?
В манере Брусничкина вообще было не поддерживать, а обрывать разговор. А тут такое неожиданное обращение Никулина к юбиляру задело самолюбие уже захмелевшего и теряющего равновесие тамады, и он властно постучал ножом по фужеру с предупреждением, определенно касавшимся Никулина:
- Товарищи, прошу соблюдать порядок.
Тонкое стекло фужера со звоном разлетелось. Плоское лицо Брусничкина побледнело, а большие уши, наоборот, ярко порозовели. Он поймал на себе насмешливый взгляд Коли, и пухлые алые губы его исказила высокомерная улыбка. Взгляд Коли ему показался оскорбительным, и в Брусничкине заговорило мужское самолюбие. Порывистым движением он налил себе рюмку водки и стоя; не говоря ни слова, выпил. Это была демонстрация, слишком откровенная и неумная.
- Посуда бьется к счастью, - спокойно сказал Олег и встал, держа в руках наполненную рюмку. - Я отвечу на ваш вопрос, Дмитрий Никанорович. Сильнее и ярче других мне врезалась в память битва за Москву, суровая осень сорок первого на Бородинском поле. Бои были и потом - в сорок втором и в последующие годы, - тяжелые бои; ранение, госпиталь. Многое улеглось в памяти, кое-что выветрилось, но сражение у стен столицы, Бородинское поле запечатлелось в памяти сердца навсегда, словно отлито из нержавеющей стали.
- Это верно, - негромко подтвердил Глеб Трофимович и одобрительно закивал крупной головой.
- Об этом и Жуков говорил, - так же вполголоса напомнил Думчев.
Олег, не обращая внимания на одобрительные слова генералов, продолжал: