Бородинское поле

Это был предлог. Эскизы можно было показать и через неделю, и через месяц. Олегу хотелось видеть Валю, просто видеть. Валя давно ему нравилась, еще со времени строительства Дворца культуры. Уже тогда в нем пробуждалось к ней нечто неиссякаемое, он это понимал и, подчиняясь голосу рассудка, подавлял в себе это чувство. Сегодняшняя встреча, начиная с букета белых роз, все в нем опрокинула вверх дном, сломала барьеры и тормоза. Он испытывал изнуряющее душу томление. Страсть приносила ему страдания. И он, придумав эту невинную ложь об эскизах, позвонил. Валя, доверчивая и немножко наивная, поверила, что дело в эскизах, заволновалась. Отбросила в сторону "Огонек", встала и разложила на полу эскизы. Многие представляли собой незаконченные наброски, иные ей самой не нравились. Словом, все еще находилось в стадии работы, творческого поиска. Тематически они разделялись на три части. Первая посвящена историческому прошлому России, и в частности древнему городу Подгорску, граждане которого вписали в героическую летопись Отечества немало ярких страниц. Вторая часть - ратному подвигу народа нашего в годы Великой Отечественной. И третья часть - всемирному братству народов. Теперь она строго, критически смотрела на эскизы и пыталась как бы взглянуть на них глазами Олега: понравятся ли они ему? Это было главное. Она боялась огорчить его. Он строг, требователен, снисхождения от него не жди. Да она и не хотела снисхождения. Речь идет не о каких-то сиюминутных эстампах ширпотреба - это же на века.

Сознание того, что она творит на века, что это должно остаться и тогда, когда уже не будет в живых и ее и Олега, вызвало чувство ответственности и гордости, заставило сосредоточиться и строже взглянуть на свой труд. Боязнь, что эскизы не понравятся Олегу, бросала ее в состояние уныния и страха. Нет, она не понесет эти эскизы завтра, они не готовы. Предстоит еще большой труд, новые поиски. Она позвонит ему утром, объяснит, и он поймет, он должен ее понять, он добрый, он славный.

Поговорив с Валей по телефону, Олег тотчас же уснул: сказывалась усталость, вызванная возбужденностью и нервным напряжением. Когда Варя, разделавшись с посудой - пришла в спальню, Олег уже видел первые сны. Снилось ему совсем не то, что б он хотел, - снился ему Леонид Викторович Брусничкин, сидящий на царском троне, в шапке Мономаха и в парчовой одежде Годунова (перед этим Олег с Варей слушали в Большом театре оперу Мусоргского, партию царя Бориса великолепно исполнял Александр Огнивцев). Олег сначала удивился, увидав Брусничкина в таком одеянии, спросил его: "Что за клоунада? Цирк! Ты что, архитектуру забросил и в театр перешел?" - но грозный царь - теперь он уже был похож на Ивана Грозного - строго осадил его каким-то неестественно визгливым, истеричным окриком: "Я государь! Ты что, ослеп, не видишь? На мне шапка Мономаха!"

Олег присмотрелся - и действительно, та самая, уникальная, знаменитая историческая реликвия, которую он видел в Оружейной палате, торжественно покоилась сейчас на голове Брусничкина. А все десять пальцев его рук сверкали бриллиантами, сапфирами, рубинами, изумрудами. И на каждом пальце по нескольку колец и перстней. "Да что ж это такое, как могло случиться? Брусничкин - и вдруг на царском троне?" - с досадой и негодованием подумал Олег.

Но ведь шапка Мономаха - это же историческая реликвия, национальное достояние! И как он посмел, Брусничкин, прикоснуться к ней, напялить на свою безголовую башку! Ему вспомнилась смешная фраза, которую он слышал на стройплощадке: бригадир, отчитывая нерадивого рабочего, говорил: "Безголовая твоя башка". И вот теперь Брусничкин напялил корону русских царей на свою безголовую башку. Значит, он ее выкрал из Оружейной палаты, проник в Кремль и выкрал. Надо позвать милицию, а то, чего доброго, уплывет эта бесценная реликвия за рубеж, как многое уплывало.

Он проснулся, так и не позвонив в милицию. И уже долго не мог уснуть. Нелепый сон и Брусничкин в шапке Мономаха в тот же миг растаяли, хотя реальный Леонид Викторович в это время без всяких сновидений храпел в соседней комнате и храп его пронизывал тесовую перегородку и доносился до слуха Олега. Подумалось: наверное, его храп и навеял этот странный сон.

Олег вспомнил прошедший день, гостей, споры и Валю Макарову. Ему вдруг показалось кощунством думать о Вале, слушая ровное дыхание жены - Варя спала, подложив под щеку ладонь, крепким сном, даже храп Брусничкина ее не беспокоил. И Олег начал вспоминать предыдущий день, когда они вдвоем с Варей в субботу, накануне дня его рождения, решили отметить пятидесятилетие ужином в ресторане "Будапешт". Они шли по улице Горького не спеша, просто гуляли, вспоминая далекие годы юности. "Может, сходим на концерт?" - предложила Варя. "Куда - вот вопрос", - ответил Олег без особого энтузиазма. Но на всякий случай читали афиши концертов. Вот метровые буквы зазывали на концерт Иосифа Кобзона, красочный, со вкусом сделанный плакат оповещал столицу о выступлении Елизаветы Авербах.