Борцы

— Нет, всё-таки это всё чушь. Как было, так и есть — враг остаётся прежний: у нас Николай Романов, у немцев — Вильгельм Гогенцоллерн... Лично я попался на газетную шумиху.

— Виктор, прекратите эти разговоры. Сейчас они только на руку врагам,— сказал его друг докторально и покосился на Никиту.

Во время перехода Никита всё время думал об этих словах, вспоминал Доната и Локоткова. Они бы всё ему разъяснили... Мысль его работала упорно и безостановочно... Хорошо — царь плохой, но, если немцы напали на твою страну, приходится мириться с тем, что он плохой — немцы более страшный враг, чем он... Но царь расстрелял сотни людей перед дворцом и на Ленских приисках... Как быть с этими фактами?..

Он крепко сжимал веки, стараясь прогнать головную боль. Потом вновь смотрел в бездонное небо и думал, думал...

Вздохнув, повернулся на живот. Перед глазами была клумба. Потянулся, сорвал цветок, тяжёлый, мокрый от росы. Понюхал... Надо было идти спать. Он поднялся, вытягиваясь на цыпочках, раскидывая руки, зевнул.

Взвод расположился в нижнем этаже новой виллы. На полу была набросана солома. Утомлённые люди спали мертвецким сном. На завешанном чёрной бумагой окне стояла коптилка. Раздавался храп, иногда кто-нибудь стонал во сне... Наутро снова поход — эх, нелегка ты, солдатская жизнь...

Но оказалось, что они застряли в этом городишке на несколько суток. На учёбу командование смотрело сквозь пальцы, люди были предоставлены сами себе. Откуда-то появились карты, началась азартная игра. Когда не оставалось денег, расплачивались трубками, ремнями, даже сапогами... На второй этаж к начальству приходили женщины, оставались на ночь. Унтер-офицеры из французов собирались в просторной каптёрке, почти круглые сутки пьянствовали... Женщины стали похаживать и к ним. До солдат доносился их пьяный визг; иногда вспыхивали ссоры... Экспроприатор крутился около каптёрки, помогал повару-французу... Вдвоём они отправлялись в город, прихватив по туго набитому мешку... Солдаты начали замечать, что пища день ото дня становится хуже.

— Опять одни бобы,— ворчали люди.

Когда ропот стал сильным, пьяный унтер-офицер накричал по-французски на солдат. Смысл ругани Никита понял: унтер оправдывал повара, обвинял подчинённых в жадности...

Экспроприатор с поваром приходили навеселе, приносили дорогое вино; иногда с ними являлись девицы. В каптёрке начиналась новая попойка.

Солдаты косились на своего бывшего товарища. Он видел это, отводил глаза в сторону, а потом переселился в каптёрку — такое исключение было сделано для него одного.

«Если он здесь продаёт нас,— думал Никита,— то что же будет, когда дело дойдёт до боя»? Эта мысль тянула за собой ещё какие-то. Однако они пока были неясны даже самому Никите. Хотелось посоветоваться с Шумериным, но Никита не решался— того прикомандировали к канцелярии, где он проводил целый день; приходил усталый, валился на солому, сразу засыпал... Никита старался держаться подле него и его приятеля и по-прежнему жадно прислушивался к их разговорам.

Как-то ночью он проснулся от шёпота. Прислушался.

Говорил Шумерин:

— Читал сегодня газету в канцелярии: рейхстаг принял военный бюджет единогласно... И социал-демократы проголосовали как миленькие.

Его собеседник приподнялся на локте, сказал:

— Кто был прав?.. Нет-нет, не возражайте, Виктор. Были мы праведниками, донкихотами, рассуждали о прогрессе и всеобщем счастье, а сами разлагали потихоньку свой народ... Немцы же тем временем, под шумок, вооружались, чтобы напасть на нас,— и, возбуждаясь, произнёс:— Но ничего, разгромим мы их, настанет время!

Шумерин что-то возразил, потом, шурша соломой, сел, потрогал свою чёрную бородку. Устало вздохнув, сказал:

— Неправда. Это просто измена революционному движению. Штутгартский и Базельский конгрессы решили, что возникшая война будет превращена в гражданскую. И уверяю вас, что наша фракция в Думе так не поступит, как поступили немецкие социалисты. И настанет время, когда солдаты всех стран повернут штыки против своих правительств.

— Какие солдаты?— с азартом спросил его собеседник.— Эти? Бросьте! Это — хулиганы, люмпены, сброд! Они думают только о картах и бабах!

— Не торопитесь в своих выводах. Мы с вами тоже находимся среди этих солдат... Согласен, есть среди нас и такие, о которых говорите вы... Но не забывайте, что это иностранный легион, который ещё месяц назад вербовался из подонков общества... Я говорю не о них... Я говорю о мужиках, одетых в голубые шинели.

— Бросьте! Вон мужик в голубой шинели — наш повар... Продукты меняет на вино и гуляет в городе... Ещё только началась война, а мы по его милости питаемся одними бобами... Зато офицеры его любят.

Он зло отвернулся. Никита, боясь пошелохнуться, ждал, что скажет Шумерин. Тот сутуло пожал плечами:

— В семье не без урода... А разве наш этот тип лучше? Ведь не вы занимаетесь комбинациями с поваром, а он? Это — закономерно... Я о том всё время и говорю, что враг — среди нас... Вот его надо уничтожать, а не немецких солдат... Ну, всё. Давайте спать. У меня завтра опять много работы.