Борцы

Верзилин прошёл в бильярдную. Там было пусто. Лишь игрок, которого Верзилин про себя назвал «котом», сидел на бильярде в своей обычной томной позе и лениво гонял кием шары.

Верзилин заказал обед. Надо было есть, читать газету, разговаривать— только не думать о том, зачем Дюперрен пригласил Татаурова.

— Нижайший поклон,— сказал лениво небритый бильярдист, передвинув языком папиросу из одного угла рта в другой.

— Доброго здоровья,— охотно ответил Верзилин.

— Ивана нет?

— По делам ушёл. Скоро придёт. Соскучились? Не с кем сегодня играть.

Лентяй лениво пожал плечами:

— Да, днём у меня Иван — единственный партнёр.

— А вечером ведь бильярдная вообще не работает? — спросил Верзилин.

— Главная-то игра не здесь, а в Александровском саду, по вечерам.

Разрезая дымящуюся яичницу с ветчиной на мелкие кусочки, Верзилин покосился на замолчавшего бильярдиста. Тот небрежно откинулся на зелёное сукно стола и щёлкал кием в шары; не разжимая зубов, не выпуская папиросы, напевал под сурдинку:

В поезде сидел один вое-е-е-нный —Обыкнове-е-е-нныйПижон и франт.

По чину своему он был пору-у-у-чик,Но дамских ручекБыл генерал.

Верзилин знал, что это была его любимая песня. «Вот чёрт—- заладил, а перебивать неудобно»,— подумал он.

Наконец тот замолчал (все шары покачивались в сетках) и, потягиваясь, бросил кий на зелёное сукно стола.

— Интересная деталь,— сказал Верзилин, пережёвывая кусок ветчины,— в городе чрезвычайно много каменных стен, крепостей, так сказать. Отчего бы это?

— Пристрастие такое у вятичей. Своего рода недуг,— небрежно произнёс бильярдист, почти растягиваясь на столе.

Верзилин заметил, как старик-маркёр зло посмотрел на говорившего. «Опять попросит его сойти с бильярда. Опять скандал будет»,— поморщился Верзилин и сказал, обращаясь на этот раз больше к маркёру, стараясь привлечь его к разговору.

— Воинственный, видно, в Вятке народ живёт. Смелый.

Не поднимаясь с локтя, бильярдист ответил с усмешечкой:

— Страшно смелый. Недаром поговорку сложили: вятские - люди хватские, семеро одного не боятся.

— Я, конечно, извиняюсь,— сказал маркёр дрожащим от волнения голосом,— но вятские люди завсегда своей смелостью славились. Они от татарского нашествия матушку Россию зашшишшали. Я, конешно, извиняюсь,— сказал он, обращаясь к Верзилину,— но когда вы через Спасские ворота в Московский Кремль входите, так завсегда шапочку снимаете? Вот то-то. А всё почему? Да потому, што наш вятский образ над ними висит — «Спас Колотый». Его три сотенки годиков назад государь Алексей Михайлович увёз из Вятки; Хлыновым ешшо тогда Вятка прозывалась.

— Ишь, какой аргумент,— усмехнулся бильярдист.

— А ты отыди от греха,— зло сказал ему маркёр, и козлиная бородка его задрожала. — Слезь с бильярда. Не порть дорогую вешш.

— Макар! — сказал бильярдист, повысив тон.

— Кому и Макар, а тебе Макар Феофилактович.

— Макар!

Но тот повернулся к бильярдисту худенькой спиной, обтянутой ливреей, и сказал, обращаясь к одному Верзилину:

— Вот столь давно и зовецца главная кремлёвская башня Спасской за заслуги вятичей перед Россией... Я, конешно, извиняюсь, но вы в самую точку изволили сказать: смелые люди тут живут спокон веку... Совершенно справедливо... Вот, к примеру, племяш мой — Никита Сарафанников. (Грушшиком на пристане работает). Росту — вашего. А то и поболе. (Я, конешно, извиняюсь). Росту — вашего. Силы с вашего Ивана. А то и поболе. Идёт одново по улице... по Морозовской. А там — целое происшествие. Да ешшо кровавое. Ингуш один (Туша Узаев зовут)... Стражник на коне, пьяный... Взял ружьецо за дуло и лупит пьяного мужичонку по спине (тот в луже улёгся)... А из своего дому возьми и увидь эту сцену чиновник тут один (из контрольной палаты). Вышел на улицу, говорит стражнику ингушу (Туше-то, значит, Узаеву): «Так и так, говорит, бесчеловечно»... Варваром его ешшо обозвал... А ингуш-то хлоп в него из ружья... Ну, тот упал, конешным делом... А стражник ему в спину — хлоп! хлоп!.. Только пули посвистывают... порохом пахнет... Ворота раскрываются, жена (да до того хороша!) выбегает. С сыном (маленький такой — вылитый херувимчик). А стражник — хлоп! — по им... Тую же минуту из двора столяр тут один выбежал... Стражник (ингуш-то, значит) — хлоп!—и в его... И четыре сбоку, ваших нет... Пондравилось ему — ноздри раздул хишшно так, скачет на коне по улице, стреляет во всех... Ешшо одного фабричного укокал... А тут, откуда ни возьмись, племяш мой... Никита, значит, Сарафанников (наш весь род Сарафанниковыми зовецца)... Подскочил к стражнику — коня под уздцы — раз! (я, конешно, извиняюсь, но он не меньше вас).

Коня — раз! Ингуша — наземь! За грудки его, за черкеску ,(у того только газырики посыпались в грязь). И — тряхнул. А ин- гуш-то здоровый... Тоже такой будет, с вас али с вашего Ивана (я, конешно, извиняюсь)... Тот за сашку! А Никита его раз по уху — и четыре сбоку, ваших нет... Тут, конешно, толпа собралась...

Маркёр устало стёр со лба пот.