И нужно же было сегодня поутру нашему Ваське разнюхать про зайца. Ладно уж — стащил, так хоть бы удрал, а то засел под кроватью и пирует. Как увидел это гауптман, так рявкнул, будто его самого кот драть начал. Ваську тут же поймал, выскочил во двор, кричит, ругается. И пришёл бы Ваське конец, не догадайся он впиться когтями рыжему в руку. Гауптман дёрнул рукой, что было силы, кот взвился чёрной молнией на забор, да и был таков.
Выстроил гауптман свою команду — и ну костерить. Пистолетом размахивает, кулаки под нос сует, потом всех в лес погнал, второго зайца ловить. Думает, под каждым кустом зайчата водятся.
Клятву взял у брательника Ваняшки. Дрожащим голоском повторял вслед за мной: «Клянусь своей жизнью, клянусь всем святым, что дороже жизни, унести тайну бортжурнала в могилу...»—а в глазёнках блестят слезы. Выследил меня, чертёнок. Я на чердаке бортжурнал прятал, чтоб на озеро всякий раз не бегать.
Пушки не перестают громыхать. Порой кажется, что гул приближается, а порой удаляется. Мы прислушиваемся и ждём.
После отъезда гауптмана старшим команды остался Макс.
Молчит Любавин приёмник, как бабкин сундук, хоть и увёл я парочку аккумуляторов у радистов. Любава говорит — из-за плохой антенны, а я думаю, что-то неладное с приёмником.
Вчера уехали радисты. Перед отъездом Макс спрашивает меня:
- Ты никс взял аккумулятор, Вольдемар? Два пропал...
Я твёрдо посмотрел ему в глаза:
- А тебе что, жалко?
- Мне нике жалко, — улыбнулся Макс.— Зачем тебе?
- Слушать Москву... — я осекся: всё-таки Макс — немец.
Он покачал головой и глаза его стали грустными. Потом неожиданно спросил:
- Я подарю тебе старый радио, хочешь? И аккумулятор подарю... Пять, шесть, десять. Хочешь? На память...
Я молчал. Я верил и не верил ему. Передо мной стоял человек в форме фашистского солдата. Но трудно было не поверить Максу, его добрым, голубым, чуть грустным глазам.
Он научил меня включать и выключать приёмник, настраивать на нужную волну, заменять аккумуляторы, подключать антенну.
- Слюшай Москва и помни антифашист Макс Новак и Ганс Шварц.
И подал мне руку, как равный равному, как товарищу.
Наконец-то листовка готова. Вот она.
«Прочти и передай товарищу. Смерть немецким оккупантам!
Товарищи, час освобождения нашей Родины близок! Враг отброшен от Москвы на многие десятки километров. Победоносное наступление наших войск продолжается. За время зимнего наступления Красная Армия освободила от врага большую территорию. Освобождены города Елец, Клин, Калинин, Волоколамск, Калуга, Феодосия, Керчь...
Но Родина ещё в опасности. Нужно всем стать на защиту своей Отчизны и сражаться с врагом, не щадя жизни. Взрывайте мосты, разрушайте дороги, уничтожайте боевую технику и припасы, пускайте под откос поезда. Становитесь плечом к плечу с теми, кто сражается с оккупантами. Уничтожайте солдат и офицеров, а заодно — предателей Родины, полицаев. Уходите в лес к партизанам. Не верьте немецкой пропаганде. Смерть — за смерть, кровь — за кровь!
Да здравствует наша Родина — Советский Союз!
Штаб КСП».
Напечатаны первые листовки. Получилось отлично. Сегодня разбросаем в Светлых Ключах и соседних сёлах.
Листовки наделали переполоху. Главный полицай Степан Захаба бегал по селу и грозился немцами. Перехватил четыре листовки. Остальные исчезли.
Село все ещё гудит. Подпись «Штаб КСП» люди расшифровывают по-разному. Говорят, что кому в голову взбредёт. Одни — будто это «Штаб красных следопытов»; другие — «Штаб красных соединений партизанских»; третьи—«Штаб крымских советских патриотов»; четвёртые — «Штаб красных советских партизан». А пять звёздочек — будто пять соединении или отрядов партизанских.
Вчера угнали в Германию взрослых девчонок и мальчишек. Рёв стоял на всё село, как на похоронах. Кузькин отец водил немцев по хатам. Даже у Птахов был. Климка-то вон какой вымахал! Сапоги отцовы не лезут. Пришлось матери Климкиной свидетельство о рождении показывать, а ему ещё и четырнадцати нет.
Клим, само собой, перетрусил, хоть и не признаётся. Один фрицик маленький схватил его за руку и к двери тянет, а Клим упирается, не хочет, басит так это солидно:
- Я маленький! Что, не видишь? Кляйн их!
А солдатик-то сдвинуть с места этого «кляйна» не может. Смотрит на Клима снизу вверх, гогочет:
- Гросс! Давай! Ком-ком!..
Погоготали, погоготали и ушли.
После этого все наши комсомольцы в лес к партизанам ушли.
Полицаи по одному ходить боятся — листовка подействовала. А ночью и вовсе сидят взаперти: дубовые ставни на тройных запорах. Дед Аникей только посмеивается.
Сегодня дед вручил нам книжку и сказал, чтоб в тайник отнесли. Задание выполнили: книгу оставили, но сами не ушли, а затаились в кустах. Вскоре с автоматом на груди вышел Кузькин дядя, засунул книжку под шинель и осторожно ушёл.