Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1907–1914)

5–6 (18–19) июня Волков впервые встретился с принцем Л. Баттенбергским. Британское правительство не торопилось с заключением военно-морской конвенции. Баттенберг предложил отложить переговоры до конца лета. В августе принц собирался с родственным визитом в Россию и намеревался вести основные переговоры с русским морским министром и начальником Морского генштаба в России. В Англии рассчитывали, что поездка принца в Россию не возбудила бы ни особого внимания в печати, ни подозрительности иностранных правительств благодаря близким отношениям между ним и императрицей (Людовик Баттенбергский был женат на старшей сестре императрицы Александры Федоровны). Волкову принц пообещал обменяться с ним мнениями перед своим отъездом[854].

Бенкендорф, хорошо знакомый с приемами британской дипломатии, забеспокоился, что персидские осложнения могут «создать самые серьезные препятствия к разрешению текущих общеполитических вопросов, именно поручения, которое дано капитану Волкову», — о чем телеграфировал 9 (22) июня Сазонову[855].

На следующий день, 10 (23) июня, Форин оффис передал российскому послу меморандум, в котором ставился вопрос о некотором пересмотре соглашения 1907 г. в пользу Англии. В документе также говорилось, что будут приняты необходимые меры для ограждения британских интересов в южной и нейтральной зонах в Персии. Британия, ссылаясь на сложную международную обстановку, собиралась получить известные привилегии. «Король Георг V в беседе с Бенкендорфом заметил, — писал Игнатьев, — что ему не нравится международная обстановка, которую нужно более, чем когда-либо принять во внимание»[856]

.

Переговоры с Лондоном о морской конвенции могли зайти в тупик. Это сильно тревожило российское правительство. 11 (24) июня Сазонов доложил о состоянии дела царю, подчеркнув, что необходимо принять меры для скорейшего заключения соглашения. На следующий день он в специальной записке просил Николая II использовать с этой целью ответное письмо королю Георгу.

12 (25) июня Грей сказал Бенкендорфу, что «если бы британское правительство считало, что развитие турецкого флота может представлять опасность для России, то английским офицерам не было бы дано разрешения служить в нем, и что это разрешение было дано по просьбе турецкого правительства лишь для поддержания турецкого флота в таком состоянии, чтобы он мог охранять независимость Турции». Грей прибавил, что отказ Англии заставил бы турецкое правительство обратиться к Германии, что одинаково противоречит как русским, так и английским интересам[857].

В письме Бенкендорфу 24 июня (7 июля) Сазонов сетовал, что англичане выдвигают все новые требования и тянут с заключением морской конвенции. В Англии вновь появился страх за неприкосновенность ее владений в Индии. Министр мирился с мыслью, что дальнейшее сближение с Англией предполагает некоторые жертвы в персидском вопросе, но опасался, как бы англичане не потребовали от России слишком многого. В заключение он обещал остаться верным до последних пределов возможного решению развивать и укреплять связи с Англией[858]

.

В июне 1914 г. британское правительство наконец достигло соглашения с Германией по Багдадской железной дороге, а французы заключили такое соглашение в феврале. «Казалось, что в важнейшем вопросе — об Азиатской Турции — Англия и Франция приняли сторону Германии против России. У русских были все основания быть недовольными их позицией», — писал А. Тэйлор[859].

В Петербурге не только спешили с заключением соглашения, но и говорили на эту тему больше, чем следует. Российская печать также не упускала возможности написать о сближении со своими союзниками. Министр иностранных дел Франции Р. Вивиани перед своим приездом вместе с президентом страны в Петербург в беседе с Яковлевым (Павловским) («Новое время»[860]) указал, что сохранение полного согласия между Францией и Россией отвечает интересам обоих государств и способствует поддержанию мира, и далее заявил следующее: «Россия и Франция могли бы выполнить свое дело и без общего соглашения, связывающего их с Англией, но сближение Лондона и Петербурга дало возможность нашему союзу и дружественному согласию укрепиться в полезной деятельности правительств, соединенных такими узами»[861]. Некоторые секретные сведения, касающиеся предстоящего соглашения, проникли в европейскую печать. У немцев был агент (прибалтийский немец Б. Зиберт) — секретарь российского посольства в Лондоне, который постоянно передавал им содержание корреспонденции Бенкендорфа. В немецкой печати появились сенсационные разоблачения. Британское правительство воздержалось от переговоров.