31 января военный агент России в Австро-Венгрии сообщил в отдел генерал-квартирмейстера, что Лондонская конференция приступает к рассмотрению кардинального вопроса балканского кризиса — определению границ автономной Албании. Полковник Занкевич предупреждал российское правительство, что на каждую уступку австро-венгерское правительство будет отвечать новыми требованиями; вслед за вопросом о границах Албании будет поднят вопрос о Новопазарском санджаке, об ограничении вооруженных сил Сербии. Военному агенту представлялось, что «политика уступок фатально вовлечет нас в войну с Австро-Венгрией; твердое же отстаивание наших интересов на Балканах обещает нам дипломатическую победу над Габсбургской монархией, но не исключает возможного столкновения, не страшного для нас, но крайне рискованного для нашего врага»[576]
. Однако российская дипломатия подходила к этому вопросу иначе. Так, Россия, не готовая к общеевропейской войне ради приобретения Сербией порта на Адриатике, вынудила Белград отказаться от своих притязаний.Острую борьбу на конференции вызвал вопрос об Эгейских островах. Занимая очень важное стратегическое положение на пути к Дарданеллам, эти острова привлекли к себе особое внимание европейских держав. Царская дипломатия, опираясь на точку зрения Морского министерства, считала необходимым сохранение в руках Турции прилегающих к Дарданеллам островов Эгейского моря — Имроса, Лемноса, Тендоса и Самотраки. Она исходила из расчетов, что не следует допускать ничего такого, что могло бы послужить препятствием для русских планов, направленных на овладение Проливами. Вот почему Бенкендорф предложил на конференции послов передать Греции все острова, кроме указанных четырех, прилегающих к Дарданеллам, которые должны были быть возвращены Турции.
Однако некоторое время спустя Россия изменила свою позицию. Бенкендорф 2 (15) января 1913 г. предложил, чтобы эти четыре острова под особой гарантией перешли к Греции. Очевидно, российская дипломатия пошла на это, учитывая британские требования, ибо второе предложение Бенкендорфа больше соответствовало английским планам в отношении Эгейских островов[577]
.29 января (11 февраля) 1913 г. союзники прервали по инициативе Болгарии, которая надеялась на быстрое падение Адрианополя, мирные переговоры с Турцией. На следующий день Турция предложила Болгарии разделить этот город на две части по реке Марице. Однако София от этого предложения отказалась, и 3 (16) февраля 1913 г. военные действия возобновились.Опасаясь вооруженного выступления России, Грей поспешил предупредить турецкого посла в Лондоне, что, если Стамбул не пойдет на уступку в вопросе об Адрианополе, он не должен ожидать от держав ничего, кроме давления в пользу такой уступки. Ни одна из великих держав не будет вмешиваться, для того чтобы отстоять для Турции Адрианополь. Наоборот, если бы турки пошли на компромисс, державы могли бы использовать свое влияние на Болгарию с целью ликвидации всяких трудностей[578]
. Пуанкаре предложил выступить с коллективным обращением держав к турецкому правительству, подкрепив его морской демонстрацией своих кораблей, находившихся в Босфоре. Однако это предложение было отклонено державами Тройственного союза. Не удалась и попытка России поставить вопрос о проведении демонстрации силами Тройственного согласия. Великие державы ограничились предъявлением коллективной ноты, которая тем не менее дала свой результат — Турция изъявила готовность принять выдвинутые ими требования. Но в это время в Константинополе произошел государственный переворот, к власти пришла прогерманская партия «Единение и прогресс». Военные действия возобновились.15 (28) февраля 1913 г. Вильгельм II обратился к турецкому послу со следующими словами: «Надо как можно скорее кончать войну. Турция бесповоротно потеряла свое значение как европейская держава. Рассчитывать на постороннюю помощь и поддержку она не может». Это заявление вскоре стало известно военному агенту России в Германии Базарову[579]
.13 (26) марта Болгария овладела Адрианополем. По этому поводу «Правда» 17 (30) марта 1913 г. писала: «Падение Адрианополя решит натиск на чаталджинские укрепления, приближает еще на шаг войска союзников к Константинополю. Опять перед Европой станет вопрос о Проливах, опять туда обращено внимание дипломатов всего мира, стремление не упустить из своих рук лакомый кусочек»[580]
.