Босфор. Россия и Турция в эпоху первой мировой войны

Посол с полным основанием полагал, что Османская империя будет проигравшей стороной при любом исходе мировой войны. “Победа русских повлечет за собой в будущем разрешение вопроса о Проливах [т. е. о Босфоре и Дарданеллах — В.Ш] и предъявление некоторых других требований… Естественно, — продолжал Фахретдин-бей, — что после [тут он, видимо, долго выбирал слово — поднятое перо подсохло, и на бумаге последовал сухой росчерк, затем обведенный с очевидным нажимом. — В.Ш.] умаления Австрии русские станут хозяевами на Балканах”.

Ниязи Фахретдин-бей призывал своего венского корреспондента и, естественно, стамбульское руководство крепко, как он выразился, призадуматься над опасностью окончательно утратить позиции на Балканах.

“Если русские и победят [Ниязи Фахретдин-бей был очень турком и отнюдь не желал видеть традиционного противника в числе победителей. — В.Ш.], то между Россией и Англией, которые ныне случайно объединились против общего соперника — Германии, тотчас произойдет естественное охлаждение”. В итоге, нового этапа соперничества Англии и России неизбежно и очень серьезно пострадает Турция.

Фахретдин-бей был патриотом и очень трезвым политиком. “Если верх возьмет Германия, — рассматривал он второй исход войны, — то разве могут быть сомнения в том, что немцы сделают из Турции второй Египет после того как захватят в свои руки все привилегии”.

Он очень хорошо знал ситуацию, этот элегантный, подтянутый красавец-турок, победитель шутливого конкурса петербургских дам на самые красивые мужские усы. Кто еще из послов имел формуляр в Императорской Публичной Библиотеке? Фахретдин-бей имел. Из регулярно прочитываемых там газет, как и от конфидента в Вене он знал, что кайзер называл русских и турецких государственных деятелей, посмевших без кайзера встретиться в Ливадии, “восточными негодяями”. Еще бы! Если бы летом 1914 г. Россия и Турция сумели договориться, был бы вообще возможен совсем иной поворот событий.

Письмо пора было кончать. Фахретдин-бей заметно волновался. Перо дрогнуло в сильной смуглой руке, привыкшей натягивать поводья, прорвало бумагу. “Необдуманное выступление может оказаться [пропуск в тексте в полстроки — В.Ш

.] гибельным для государства”. И снова точка, четкая и определенная, как след от пули.

“Что делать?” — спрашивает себя посол. Перо скользит быстрее. Вязь арабского письма почти сливается изящным узором в стремительном полете мысли: “Надлежит принять необходимые меры и произвести частичную мобилизацию, сохраняя при этом нейтралитет. В зависимости от оборота, который примет война, быть готовыми ко всякой случайности, но выступить при удобном случае…”

Тихо в опустевшем посольском особняке. Из кабинета посла видна серо-золотая Петропавловка. Взгляд скользит левее и останавливается на бирюзовом куполе и минаретах новой столичной мечети. Побывать там ему уже не доведется...

Где-то в углу заскреблась оголодавшая мышка. И это надолго. Через три года особняк реквизирует Петроградский губернский продовольственный комитет. Особняк надолго станет складом, будет разрушаться…

Печальным прощанием Османской империи с империей Российской прозвучала заключительная фраза Ниязи Фахретдин-бея.

— «Сазонов, русский министр иностранных дел, сказал мне на днях: “Если вы начнете войну, Россия вам этого никогда не простит. Я верил в вас, в турецкий нейтралитет и вел политику в соответствии с этим. Но теперь, — заключил Сазонов, — я нисколько этому не верю…” Вот и все, мой досточтимый паша. Совсем все. Я в скором времени буду иметь честь увидеться с Вами». Легкий росчерк подписи завершил письмо. Песок с золотыми блестками лег на плотную, по-старинному скатанную бумагу. Хильми-паша не получал это письмо. Оно прошло через умелые руки офицеров отдела дешифровок с Певческого моста, но задержалось при отправке адресату (не исключено, что оно и предназначалось для Певческого моста).

В ноябре 1917 г. усталые матросы из команды Николая Маркина, разбиравшие архив российского МИД, видимо с недоумением взглянули на загадочную для них вязь арабской скорописи письма Ниязи Фахретдин-бея, не стали искать дешифровку, и письмо не попало в известную публикацию мидовских материалов, осуществленную в Петрограде поздней осенью 1917 г. Через восемь десятилетий забвения в недрах архива, что на Милионной улице Петербурга, послания неравнодушного к судьбе своего отечества турецкого офицера-дипломата дошли до нас, людей другой эпохи. Впрочем, также обеспокоенных и судьбами своего Отечества, и выбором союзников, и многим из того, что составляло предмет движений душевных наших предков. Не забудем же, как ценили мир и согласие на Балканах и Ближнем Востоке те, чьим долгом И профессией было все знать и слышать.

Глава I

ОСМАНСКИЙ ФИТИЛЬ В ПОРОХОВОМ ПОГРЕБЕ ЕВРОПЫ

Да, мы — азиаты, но наше место в Европе

Великий везир Ферид-паша