Босяки и комиссары

Я отвечал на все его расспросы односложно и как можно абстрактнее: ну да, читал в газетах, нет, это не слышал, занимаюсь мелким бизнесом. Впрочем, по пути он не очень приставал, давая понять, что главный разговор впереди, и время от времени болтал с водителем о всякой житейской ерунде: кто куда в отпуск собирается, кому какие машины нравятся.

Меньше чем через три часа мы были уже в Таллине, где подъехали к зданию Центрального полицейского управления и припарковались на служебной стоянке. «Пойдем», — безапелляционно позвал Калле и направился к главному входу. Поскольку это была суббота, в здании оказалось довольно пустынно. Доведя до своего кабинета, комиссар усадил меня за стол и позволил раздеться. Сам он покопался в ящиках стола и сейфе, достал какие-то папки и бумаги и, разложив их на столе, уселся в свое кресло. «Послушай, я о тебе, в общем, наслышан. Даже очень хорошо. Я о тебе знаю больше, чем ты себе можешь представить. Сейчас все покажу. Но скажи, почему ты не хочешь больше работать под нашей защитой? Разве у тебя были какие-то проблемы с полицией? Тебе кто-то мешал заниматься своим делом?»

Я поначалу от таких слов даже опешил, не понимая, чего от меня комиссар хочет. То ли это провокация, чтобы я с испугу что-то сболтнул о своих делах, к чему можно было бы прицепиться, чтобы пытаться меня в чем-то обвинить, то ли он пытается вывести меня на разговор о том, кто нас — я имел в виду и себя, и Марво, и всю прочую компанию, с кем мы начинали некогда наш бизнес — прикрывал когда-то в полиции, о чем мы слышали разговоры. Поэтому я продолжил вести себя, как и по пути в машине — блеять что-то о том, что, мол, не очень понимаю, не знаю, не слышал, но, может быть, если вы объясните…

Калле на это лишь вздохнул, как учитель при виде не выучившего урок ученика, и принялся перебирать бумаги на столе. Некоторые он передавал мне — мол, смотри.

Одним из первых таких документов оказалась расшифровка моих разговоров с Марво еще в то время, когда я жил в Черкассах, в Украине, где работал с Людмилой с местного химкомбината. Когда я туда уезжал, Марво дал мне мобильный телефон, специально купленный через случайных знакомых, по которому я звонил бы только ему — как он убеждал, чтобы никто не смог наши разговоры прослушать, а если бы и слушал, все равно не понял, кто о чем говорит. Сам он тогда говорил, что завел такой же секретный телефон только для переговоров со мной. В бумагах, которые мне показал Калле, были записи двух таких разговоров с Марво. Я их хорошо помнил, поскольку мы по тем телефонам вообще не очень часто говорили. В одном я рассказывал ему, что получил новую технологию для MDP-2-P и экстази, во втором предупреждал, что и как нужно подготовить для установки таблеточного аппарата, который я вез тогда из Украины. Весил аппарат больше 2,5 тонн, поэтому надо было заранее договориться о погрузчике, чтобы снять станок с грузовика, и проверить, чтобы место для его монтажа было надежным и чтобы пол не провалился. В другой папке были документы с эстонской таможни, через которую я ввез из Печор тот самый таблеточный станок, в которых он был указан как аппарат для гранулирования пластика.

Показывая все эти бумаги, Калле разговаривал со мной почти по-отечески, хотя он намного младше меня, и добродушным спокойным голосом убеждал, что я чуть ли не с первого дня работал под его защитой и опекой, а он только и делал, что помогал мне налаживать все мои прежние производства: «Не будь меня, ты бы и месяца не смог заниматься наркотиками».

Я, конечно, понимал, что дело принимает совсем иной оборот, нежели казалось раньше. Но, с другой стороны, все равно пытался гнуть свою линию — ничего не подтверждать и тем более ничего самому не рассказывать. То, что комиссар мне показывал, скорее подтверждало его слова. Но все равно в его заботу о себе я не верил. Скорее, думал я, у него наверняка где-то диктофон спрятан, и скажи я какое неосторожное слово, это и будет новым свежим признанием. Ведь все, что он показывает, — дело довольно старые, мало ли кто там, где и что записал. Уже несколько лет прошло, поэтому это как доказательство полиции тоже использовать сложно. Сразу возникнет вопрос: зачем они все это прятали? А с моим признанием такие бумаги, понятно, запросто обретут вторую жизнь. Поэтому я уже больше не настаивал, что совсем ничего не знаю, тем более что, судя по нашему разговору, Калле был хорошо осведомлен о моих ссорах с Марво из-за MDP. Но все равно я старался больше помалкивать и повнимательнее слушать и читать все, что комиссар мне давал.