Босиком по стеклам. Книга 2

Очередной перелёт над атлантическим океаном дается комфортно. Похоже, я уже привыкла к частым перепадам давления, да и наученная горьким опытом, не забываю о водном балансе и постоянной разминке в самолете. За физические нагрузки отвечает Коул. Есть в этом что-то безумно медитативное, умиротворяющее, бесконечно прекрасное — смотреть на пушистое полотно из скрученных облаков, розовую линию солнца над ними, одновременно утопая в его теплых объятиях после головокружительного секса.

В этом так много нежности, вечного, масштабного, стремительно расширяющегося. Чувства переполняют меня до краев, и я не могу сдержать слез.

Наверное, самая большая трагедия в жизни — выйти замуж за нелюбимого человека. Выскочить, потому что так «надо». Потому что уходит время, потому что его выбрали для тебя родители, он — «выгодная партия», и потому что боишься, что не встретишь никого лучше.

И такое огромное счастье — разглядеть того, с кем сердце не ищет других.

И я благодарна Вселенной за каждую встречу с князем Гримальди. Да, моя обида и боль пошатнула веру в собственные чувства к Коулу, но… если приглядеться глубже и ближе к этой ситуации, я точно знаю: она выступила лакмусовой бумажкой наших отношений.

Сбросила с меня налет ненасытных требований эго и знаний о том, как должно быть «красиво и правильно».

И позволила заглянуть так глубоко внутрь себя, в него, в «нас» — и понять, что противоречивые чувства — порой самые настоящие и искренние в мире. Но ровно до тех пор, пока они позволяют тебе любить себя и проявлять эту любовь к самой себе и только потом к партнеру.

Проявление любви — не страдание, не насилие и взаимное поглощение, не шантаж и чувство собственничества. Это только названия каких-то рандомных ощущений, бессознательно возникающие в наших телах, когда мы реагируем друг на друга лишь на животных инстинктах.

Мои чувства к Коулу уже давно включают в себя нечто большее, хоть и базируются на самых нижних этажах потребностей. Но без крепкого фундамента не построить ни один надежный дом, поэтому…

Любовь к нему стала чем-то созидательным.

Это как смотреть на природу, стихию, какой бы она ни была в настоящий момент времени. Быть наблюдателем, наслаждаясь присутствием и свидетельствованием красоты момента, каким бы он ни был.

Безусловным принятием жизни во всех ее красках.

Так легко любить ласковое утреннее солнце, но красоты в надвигающемся урагане и грозовых мрачных тучах, окрашенных во все оттенки серого и иссиня-пепельного, не меньше.

А если не воспринимать их отдельно? А как часть одного целого? Как цикличность дня и времен года, погоды, приливов и отливов?

Его нежность и ласка, любовь и забота не существует отдельно от него, его проблем и безумия, жесткости и властности.

Когда смотришь на нашу историю под таким углом и воспринимаешь ее, как часть всего самого естественного и живого, в этом нет надрыва и боли.

И даже если есть… она может быть красивой. Эта боль.

Как и сама жизнь. Да что там, это и есть жизнь — чувствовать, ощущать, прикасаться, вдыхать, желать.

И лежать в его объятиях — все равно что дышать. И не могу я себе представить другого человека, с кем я могла бы быть собой, обнаженной и уязвимой.

Мне так хочется сказать ему все это, но я молчу. Написать будет проще. И я это обязательно сделаю.

— Мы идем на посадку. Через двадцать пять минут приземлимся в аэропорту Детройта, — слышу голос командира экипажа и осторожно бужу Коула.

— Детройт? Что? Ты же сказал, что мы летим в Майами…

— Планы изменились, детка.

Границу США я, как всегда, перехожу с внутренним тремором и ужасом. Но у Мердера все под контролем — поддельные, но идеальные документы служат нам ключом от всех дверей.

— Каждый раз в шоке, что мы это делаем, — ворчу я, забираясь в злачное такси, отображающее всю хмурость, серость и грязь города.

Неприятный запах, обшарпанное кожаное сидение салона. Курящий ворчливый водитель, резко притормаживающий на поворотах… вдобавок ко всему этому великолепию, Детройт встречает нас проливным дождем, ароматами марихуаны и на удивление симпатичными центральными улицами. А вот все, что за их пределами, больше похоже на городок, переживший взрыв атомной станции.

Покинутые здания, выбитые стекла, недостроенные дома. Дыры от пуль в дверях и окнах. Картина мрачная, удручающая, подавляющая, но Коул замечает мой дискомфорт и сжимает мою ладонь крепче. Одаривает взглядом: «Малыш, так надо», и мне остается лишь тяжело вздыхать.

— Когда знаешь всю схему изнутри, это не так сложно, — поясняет Коул, слегка задирая подбородок.

— Кто владеет информацией, тот владеет миром.

— Тогда кто та, кто владеет тем, кто владеет информацией? — усмехается Коул, заставив меня улыбнуться, несмотря на драматичный дождь, бьющий по стеклам такси.