Бостонцы

Она действительно так считала и после провела ночь без сна, думая, что если бы она могла спасти девушку от безжалостной эксплуатации и стать её покровительницей и союзницей, они вдвоём добились бы необыкновенных результатов. Гений Верены был загадкой и должен был оставаться загадкой. Просто невероятно как это очаровательное, цветущее и простодушное создание, воплощение юности, грации и невинности, внезапно обретало необычайную силу духа. Когда она не находилась под влиянием своего дара, ничто не выдавало в ней этой обличающей силы, когда она сидела вот так, как сейчас, вы ни за что не подумали бы, что она способна на такие яркие откровения. Олив пока решила для себя, что эти способности достались девушке, так же как и её красота и оригинальность – они были посланы небом, минуя такой досадный фильтр, как её родители, которых мисс Ченселлор решительно не одобрила. Даже к реформаторам она относилась по-разному. Она думала, что все мудрые люди хотят больших перемен, но те, кто хочет перемен, не обязательно мудры. Она немного помолчала после своего последнего замечания и затем повторила его, как будто оно было решением всех проблем, или с обязательно обещало безграничное счастье в будущем:

– Мы должны ждать! Мы должны ждать!

Верене больше всего хотелось именно ждать, хотя она не совсем представляла себе, чего именно им нужно ждать, и её лицо сияло откровенным согласием, что, кажется, немного успокоило её визави. Олив задавала бессчётное количество вопросов, – ей хотелось стать частью её жизни. Это была одна из тех бесед, которые люди вспоминают потом, где каждое сказанное слово имеет значение, и где участники видят признаки нового начала, которое ещё предстоит оправдать в будущем. Чем больше Олив узнавала о жизни своей посетительницы, тем больше хотела стать её частью, и тем больше это её тревожило. Она всегда знала, что люди в Америке порою живут странной жизнью. Но в этом случае жизнь была необычнее, чем она могла себе представить, и страннее всего было то, что сама девушка ничего необычного во всём этом не видела. Она выросла в затемнённых комнатах и вскормлена во время сеансов. Она начала «посещать собрания», как она выразилась, ещё когда была совсем малышкой, потому что матери не с кем было оставить её дома. Она сидела на коленях у лунатиков, её передавали из рук в руки медиумы, ей были знакомы все виды «целительства», и она росла среди женщин-редакторов газет, защищавших новые религии, и людей, которые выступали против семейных уз. Верена говорила о семейных узах как о новой книге, которую часто обсуждают. И временами, слушая ответы на свои вопросы, Олив Ченселлор закрывала глаза, как будто ей становилось дурно. Откровения её новой подруги действительно вызывали головокружение. Они настроили её во что бы то ни стало взяться за спасение девушки. Верена была абсолютно непорочной, зло не могло коснуться её. И хотя Олив не имела представления о брачных узах, помимо того, что они неприемлемы для неё лично – и это решение не подлежало пересмотру – ей не нравилась «атмосфера» кругов, в которых необходимость этого института ставилась под сомнение. Она не собиралась останавливаться на этой теме, но, чтобы быть увереной, всё же спросила Верену, одобряет ли она брак.

– Что ж, должна признаться, – сказала мисс Таррант – я предпочитаю свободные отношения.

У Олив перехватило дыхание – настолько неприемлема была для неё эта идея. Она невнятно пробормотала:

– Надеюсь, вы позволите мне вам помочь! – ведь, судя по всему, Верена нуждалась в некоторой помощи, так как становилось всё более ясно, что причиной её красноречия там, в полной людей комнате, было действительно сверхъестественное вдохновение.