Бостонцы

Верена узнала его, потому что встречала накануне вечером у мисс Бёрдси, и она сказала хозяйке: «Теперь я должна уйти, у вас гость». Ей почему-то казалось, что в высшем обществе, к которому принадлежали миссис Фарриндер и мисс Ченселлор, и к которому она сама на время приобщилась, гости должны сменять друг друга и откланиваться с появлением нового лица. Ей уже приходилось слышать от прислуги какой-нибудь дамы, что та не может её принять, потому что у неё другой посетитель, и она в таких случаях удалялась с чувством благоговения, а не обиды. Эти дамы не вращались в свете, но подобная щепетильность была в глазах Верены скорее достоинством. Олив Ченселлор обратилась к Бэзилу Рэнсому с приветствием, которого она не могла избежать, будучи настоящей леди, но, вспоминая это приветствие позже в компании миссис Луны, он сказал, что она буквально уничтожила его взглядом. Олив, разумеется, знала, что перед отъездом из Бостона Бэзил придёт попрощаться с ней, хотя в день их расставания она не выразила ему никакой поддержки. Она бы оскорбилась, если бы он не пришёл, и возненавидела бы, если бы он явился. До последнего она надеялась, что фортуна избавит её от его присутствия, или что он хотя бы появится перед ужином, как было накануне. Но сегодня он явился значительно раньше, и у мисс Ченселлор возникла мысль, что он намеренно вторгся в пределы её личной жизни, получив тем самым неожиданное преимущество. Она казалась удивленной и напуганной, но, как я уже сказал, оставалась при этом истинной леди. Она была полна решимости не поддаваться эмоциям, как это случилось недавно. Необъяснимый страх показаться задетой за живое заставил её изменить свою тактику. Она уверила себя, что его приход никак не мог помешать самому прекрасному событию её последних дней – визиту Верены, и что девушка уже собиралась уходить до того, как он вошёл.

Рэнсому же не пришлось притворяться обрадованным неожиданной встречей с очаровательным созданием, с которым накануне ему посчастливилось обменяться молчаливыми улыбками. Он обрадовался её присутствию больше, чем обрадовался бы неожиданному появлению старого друга, возможно, потому, что хотел бы видеть в ней друга нового. Он уже внушил себе, что улыбка Верены выражала её теплое к нему отношение, не подозревая, что ровно такую же улыбку она дарит всем своим новым знакомым. Кроме того, она не пожелала задержаться, когда увидела его, и продолжила собираться. Втроём они стояли в середине длинной комнаты, и впервые Олив Ченселлор решила не представлять двух людей, одновременно оказавшихся под её крышей. Она ненавидела Европу, но могла вести себя вполне по-европейски, если возникала такая необходимость. Её посетители не догадывались, как глубоко было её желание не сводить их вместе, но Рэнсома это волновало гораздо меньше: с соблюдением этикета или без, он желал воспользоваться представившейся ему возможностью.

– Надеюсь, мисс Таррант не обидится, если я скажу, что узнал её и позволю себе начать разговор. Вы – человек публичный, и в некотором смысле должны расплачиваться за свою публичность, – смело сказал Рэнсом, обращаясь к Верене в своей наивежливейшей южной манере, отметив про себя, что при дневном свете она ещё красивее.

– Ох, очень многие джентльмены говорили со мной. К примеру, когда я была в Топеке… – и её фраза прервалась, потому что она взглянула на Олив, как будто тревожась за её состояние.

– Теперь мне кажется, что вы уходите, потому что я пришёл, – продолжил Рэнсом. – Вы знаете, как жестоко со мной поступаете? Я ведь знаком с вашими идеями, которые прошлым вечером вы столь эффектно выразили. Признаюсь, они завладели мною, и мне даже стало совестно, что я мужчина. Но я ничего не могу с этим поделать. Я хотел бы искупить свою вину тем способом, который вы мне укажете. Разве она должна идти, мисс Олив? Скажите, вы бежите от особи мужского пола?

– Нет, я очень люблю особей мужского пола! – сказала она со сдавленным смехом.