Бот любит двоицу

Отец вытянул руки в молящимся движении, но талонорегистратор на ближайшем фонаре уже печатал голубой бланк и призывно пищал.

– Пааап, хочу, чтобы собака бегала. Почему тупая собака лежит?

Голубой лист увеличился в длину, и пока отец семейства успел добежать до талонарегистратора, тот уже выдал еще парочку квитков, потому что разъяренный малыш изо всех своих скудных сил пинал рободога маленькой ножкой.

“Удивительно, откуда в детях столько жестокости”. Покрасневший отец, с кучей голубых бланков на его имя со всей силы врезал парню по уху и тот залился горланистым ором и слезами. Девочки подростки язвительно прыснули. Виктор Николаевич смотрел вслед уходящей с пикника семье и думал о несчастном рободоге под мышкой несчастного отца и о несчастном ухе несчастного мальчика, который не переставал плакать.

Когда злосчастный пылесос вернулся домой, всё встало на свои места, и ритм жизни больше не вылетал в форс-мажорное окно. Виктор Николаевич всё таким же аккуратным почерком оформлял отчеты по бредовым и не очень изобретениям, тестировал и анализировал, распечатывал и упаковывал. С невероятным постоянством автошеф кормил мужчину пюре и рыбными котлетами каждую пятницу, овощным смузи и мясными биточками каждый понедельник и сырниками каждый вторник. За окном всегда было солнечно, вечерами всегда было прохладно, и на какой бы режим Виктор Николаевич не выставлял свое одеяло, одеяло жены было стабильно выставлено на противоположный.

Мужчина и сам точно не понял, в какой конкретно день этой рутины до него однозначно дошло, что ничего он не хотел сильнее, чем изобрести какое-нибудь чудо техники самостоятельно. Бесконечная лента голубых бланков, серьезных и не очень переработок, личные неудачи натолкнули его на мысль о том, что он страстно желает видеть собственное имя на штрафных листах об оскорблении авторских прав. Вереница неменяющихся снов, ночь за ночью приходили под его климатическое одеяло и приносили чувство триумфа и радости несостоявшемуся инженеру. Виктор Николаевич думал усердно, анализировал и сравнивал, но всё что у него получалось придумать, было в той или иной мере лишь переработкой или комбинацией уже существующих или отклоненных им же изобретений.

Однажды ночью ему приснилась сцена, разыгравшаяся в парке, где униженный отец надавал оплеух своему бестолковому отпрыску за оскорбление рободога. Она пришла к нему почти такая же, как и была на самом деле, только мальчик орал на собаку громче и злее, используя словечки, не подходящие его детскому лексикону. И отец, увитый голубыми талонами, как мумия, бил его жещще и остервенелее. И сестры хохотали громче и довольнее. И он сам, Виктор Николаевич, смеялся от души, удовлетворенный наказанием, а в какой-то момент даже захотел подойти к мальчишке и стукнуть по голове. Он не сделал этого, но внутренне был уверен, что никто бы его не осудил, а наоборот, даже сам отец наверняка бы пожал его большую руку, за то, что он ей внес весомую лепту в воспитание дитя.

Проснулся Виктор Николаевич недовольный, раньше будильника. Жена мирно спала на соседней подушке, издавая какие-то умилительные звуки, и мужчина долго смотрел на хорошо знакомое красивое лицо.

На зеленом циферблате числилось время: 5.43. Тихий проснулся за 17 минут до начала автодня, но спать больше не хотелось. Сон неприятным осадком осел на его душе. Маленький мальчик, маленький рободог и большой отец. Все они искренне ненавидели друг друга.

Мужчина тихо встал и подошел к талонорегистратору. Миниатюрный прибор был как-то связан с миллионами такими же как он, печатал на разных бланках, принимал разные бланки, всё анализировал и вносил куда-то в базу. В ту базу, которая синтезированным женским голосом встречала его каждое утро на работе и каждый вечер провожала оттуда же.

"А как бы вот так взять и покончить с этой злостью. Разорвать к черту эти голубые бланки и климатические одеяла. Глядишь и жизнь бы стала налаживаться”.

И тут произошло нечто. Виктор Николаевич в нерешительности замер, боясь спугнуть странное чувство. Что-то неминуемое, похожее на морскую волну, которую Тихий вживую видел только в детстве, накатывало огромной лапой на застывшую фигуру. Давно повзрослевший Витя едва ли смог наклонить голову, проверить – сухие ли коленки. Не сожрала ли его искусственная волна соленого моря на берегу созданного людьми оазиса.

Эта была идея. Он нащупал ее, пока еле уловимую, схватил и всеми силами старался не упустить. И даже подтащить к себе, развить мысль, закрепить в памяти. Мужчина метнулся к огромной глыбе стеклопакета, посмотрел на просыпающийся мир – на аккуратные, синтезированные деревья, на обреченные светофоры, на сотню маленьких талонорегистраторов, привинчинных то здесь, то там, готовых услужливо в любой момент наказать.

И идея сформировалась. Она показалась изобретателю в чем-то простой, но всё же, по-настоящему ГЕНИАЛЬНОЙ! Какие горизонты открывало его изобретение! Какие почести получал Виктор Николаевич в раздразненном воображении!