Божье знаменье

Весь этот день с утра князь находился в каком-то странном настроении. Все окружающие это заметили и недоумевали. Всегда веселый и говорун, любивший пошутить и посмеяться, иногда довольно грубо и неразборчиво, князь впал в рассеянную задумчивость, рвал нетерпеливо недописанные письма, повторялся в вопросах, и что всего страннее: несколько раз среди серьезного разговора вдруг начинал насвистывать какую-то дикую мелодию, не то венгерский разухабистый марш, не то заунывную, но в то же время и лихую цыганскую песню. Он даже несколько раз отдавал одно и то же приказание и в разговоре с графом Сен-При назвал Барклая «ленивым подпоручиком». Граф Сен-При, начальник квартиры Багратиона, хотя и был предан своему начальнику, князю, но в то же время он был человек светский, честолюбивый, имел большие связи в Москве и в Петербурге и по своим видам вовсе не разделял ненависти князя к военному министру. Он, во всяком случае, был прозорливее своего начальника и не ошибался, полагая, что в свое время теперешние кажущиеся промахи Барклая вознаградятся сторицею. Бауцен, Кульм, Лейпциг и Парлок блистательно доказали это. Сен-При мог так или иначе поставить такой отзыв князя о Барклае на вид — и князю это было бы весьма неприятно. Но князь забыл обо всем этом. Его занимали совершенно иные мысли.

Утро не выходило у него из головы.

Появившись на пороге идиллического домика графа Валевского, князь был удивлен представившейся ему картиной и стоял на пороге, не трогаясь с места. Ни Валевский, ни Уленька сперва его не заметили. Уленька продолжала играть. Валевский слушал ее молча, лежа и закинув голову назад.

Звуки цимбал начали замирать. Еще один взмах — и все кончено.

— О, Ревекка! Как все это хорошо! — проговорил, точно во сне, граф Валевский. — Дикая музыка… я слышал подобную где-то в Испании, на берегах Таго, от цыганки… дикая — но она дьявольски шевелит мои нервы… Я люблю эту грусть, я люблю этот разгул: в них много жизни. Встань и подойди ко мне, Ревекка.

Уленька поднялась, хотела подойти к Валевскому, но остановилась в испуганном недоумении, вытаращив глаза.

— Что же ты? Подойди, Ревекка.

— Ах, пан Ромуальдо… туто… мы не одни…

Уленька запнулась.

— Что такое? — сказал лениво Валевский и медленно приподнялся.

— Прошу прощения, граф, — говорил Багратион, — что нарушил вашу семейную… семейную…

Валевский встал на ноги.

— Картину, хотели вы сказать, князь, — договорил граф.

— Пожалуй.

— О, это пустяки, князь! — произнес Валевский, нисколько не смущаясь. — Это мое маленькое Тиволи. Я здесь иногда провожу по нескольку часов: отдыхаю от бурь житейских.

— Чтобы насладиться новою бурею… — заметил, улыбнувшись, Багратион.

Валевский рассмеялся:

— Вы правы, князь. Но что же мы стоим? Сядемте, князь. Ревекка нам приготовит кофе. Я, князь, зову эту девушку Ревеккой. Но она не Ревекка, она просто Ульяна Рычагова — моя певица.

Во все время, пока говорил Валевский, Багратион не спускал глаз с Уленьки. Уленька растерялась и поторопилась выйти приготовлять кофе.

По ее уходу Багратион и Валевский сидели с минуту молча. Обоим было почему-то неловко. Багратион, казалось, интересовался обстановкой комнаты. У Валевского вертелось в голове: «Зачем он зашел сюда? Что ему надо? Нечаянно зашел он сюда или нарочно?» Чтобы о чем-нибудь заговорить, Валевский начал:

— Хорошо ли, князь, провели у меня ночь? — спросил он.

— Превосходно, граф, — отвечал, как бы очнувшись, Багратион. — У вас все так хорошо, удобно, — продолжал любезно он. — Я очень рад, что начальник моего штаба, граф Сен-При, назначил у вас, именно у вас, граф мою временную квартиру. Ваша внимательность, граф, ко мне выше того, чего я мог ожидать.

— Князь, это для меня лестно, — говорил с тою же любезностью Валевский. — Для лучшего сподвижника Суворова все двери должны быть отперты настежь.

— Вы разве любите Суворова? — спросил с оживлением Багратион.

— Прежде — он был мой идол, теперь — я его боготворю.

Багратион внимательно посмотрел на Валевского, несколько прищурившись и как бы что-то соображая, и вдруг спросил:

— А давно у вас, граф, живет эта певица?

— Не особенно.

— Вы ее откуда взяли?

— Из Москвы.

Князь как-то особенно тронулся всем корпусом вперед.

— Из Москвы? — переспросил он несколько удивленным голосом.

— Да, князь, — подтвердил Валевский.

— Она цыганка?

— Признаюсь, князь, совсем-таки этого не знаю, — объяснил Валевский, — да едва ли она и сама знает об этом.

— А! — протянул неопределенно Багратион. — Она, стало быть, какая-нибудь сирота, подкидыш?

— Скорее всего, князь, — подтвердил догадку Багратиона Валевский и рассказал князю, каким путем к нему попала Ульяна Рычагова.

Багратион внимательно слушал Валевского, чему последний немало удивлялся. Впрочем, решил он про себя, все знаменитые люди имеют свои странности. Имеет их, без сомнения, и Багратион. Валевскому даже подумалось: интересуясь его певицей, не интересуется ли полководец чем-либо другим и не выпытывает ли от него чего-либо другого, поинтереснее судьбы какой-то никому не ведомой певицы?