Божественное пламя

Судя по интонации, Эсхин заканчивал. Демосфен ощутил холодный пот на лбу. Он ухватился за свой первый абзац; сейчас главное начать, а дальше, с разгона уже легче будет. Персей парил в воздухе, презрительно усмехаясь. Царь сидел, поглаживая бороду. Антипатр что-то шептал Пармению. Мальчик ворошил пальцами волосы.

Эсхин, закончив свою речь самым лучшим пассажем Демосфена, теперь с достоинством кланялся. Его благодарили.

- Демосфен, сын Демосфена, - объявил глашатай, - из Пеонии.

Он поднялся и начал. Очень осторожно, словно к краю пропасти подходил. Всё чувство стиля его покинуло; он был рад, что хоть слова вспоминаются. Почти перед самым концом к нему вернулась находчивость; он понял, как можно заполнить пробел... Но в этот момент взгляд его привлекло какое-то движение. Впервые за всё это время мальчик поднял голову.

Завитые кудри, обмякшие уже перед тем как он начал их чесать, превратились в спутанную гриву, упруго торчащую вокруг головы; серые глаза широко открыты... Он едва заметно улыбался.

- Чтобы рассмотреть вопрос со всех сторон... со всех сторон...

чтобы рассмотреть...

Голос застрял где-то в горле. Рот раскрывался и закрывался, но из него вылетало только дыхание.

Все выпрямились в креслах и смотрели на него. Эсхин поднялся и заботливо похлопал его по спине. А понимающие глаза мальчика были нацелены на него, ничего не упуская и ожидая, что будет дальше. Лицо его сияло ярко и холодно.

- Чтобы рассмотреть вопрос со всех сторон, я... я...

Царь Филипп, изумлённый, уловил, что сейчас может проявить великодушие.

- Уважаемый, - сказал он. - Не спеши. Не волнуйся. Ты сейчас всё вспомнишь.

Мальчик чуть-чуть наклонил голову набок, Демосфен узнал эту позу. И снова распахнулись серые глаза, измеряя его страх.

- Постарайся всё вспомнить постепенно, - добродушно сказал Филипп. - С самого начала. Не стоит отчаиваться из-за случайной заминки, как бывает с актёрами в театре. Уверяю тебя, мы никуда не торопимся...

Что это за игра в кошки-мышки? Ведь невозможно, невероятно, чтобы мальчишка не сказал отцу! Он вспомнил греческий, как в классе: "Ты умрёшь. Это я тебе говорю."

Среди послов раздался тихий ропот. В его речи была важная тема, которой никто из них не затронул. Хоть бы заглавия удалось вспомнить, основные темы хотя бы.... В панике, одурев от страха, он последовал совету царя буквально - и снова, запинаясь, начал со своего вступления. Губы мальчика беззвучно шевелились, мягко, с улыбкой. Голова у Демосфена стала пустой и лёгкой, словно высохшая тыква.

- Извините, - сказал он. И сел.

- В таком случае, господа, - сказал Филипп, сделав знак глашатаю, я дам вам мой ответ, когда вы отдохнёте и подкрепитесь.

Выходя из Зала, Антипатр с Пармением обсуждали, как бы выглядели эти послы в кавалерии. Филипп, направляясь к своему кабинету, где у него лежала заготовленная речь (он оставил несколько пробелов, на случай если возникнут новые темы), заметил, что сын смотрит на него. Он поманил кивком; мальчик пошёл за ним в парк; там они оба облегчились в задумчивом молчании.

- Ты бы мог выйти, - сказал Филипп. - Я просто не подумал, забыл тебя отпустить.

- А я ничего не пил перед приёмом. Ты меня предупреждал когда-то.

- Вот как? Ну, хорошо. Как тебе понравился Демосфен?

- Ты был прав, отец. Он трус.

Филипп оправил одежду и оглянулся. Что-то в голосе сына заставило его насторожиться.

- Что с ним стряслось? Быть может ты знаешь?

- Тот актёр, что говорил перед ним, украл кусок его речи.

- С чего ты взял?

- Я слышал, как он репетировал в парке. Он заговорил со мной.

- Демосфен?... О чём?

- Он принял меня за раба и решил, что я шпионю. Потом, когда я заговорил по-гречески, он решил, что я чей-нибудь постельный пацан. Казарменное словечко вспомнилось легче всего. - Я ему не сказал, кто я. Решил, что лучше подожду.

- Чего?

- Когда он начал говорить, я поднял голову, - и он меня узнал.

Мальчик радостно смотрел, как по отцовскому лицу расплывается смех. Сначала губы разошлись в улыбку с выбитым зубом, потом засмеялся здоровый глаз, и даже слепой.

- Но почему ты не сказал мне сразу?

- Он как раз этого и ждал. А теперь не знает, что думать.

Филипп посмотрел на него, сверкнув глазом.

- Он что, предлагал тебе?

- Не мог же он просить раба. Он только гадал, сколько я могу стоить.

- Ну, надо полагать, теперь он это знает.

Отец и сын обменялись взглядом. Это был момент совершенной гармонии: оба они были прямые потомки и наследники тех вождей, что когда-то, в прошлом тысячелетии, пришли на колесницах из-за Истра, вооружённые бронзовыми мечами. Одни повели свои племена дальше на юг, захватили те земли и переняли их обычаи; другие взяли эти горные царства и сохранили прежний язык и жизненный уклад, хороня своих мёртвых в склепах рядом с предками - чьи черепа были покрыты шлемами из клыков кабаньих, а кости пальцев сжимали рукоятки двойных топоров, - и передавая от отца к сыну утончённую щепетильность кровной вражды и мести.