Божественное пламя

- Тс-с-с! Это же все знают... Царь его отставил, и он разозлился по-страшному. Поднялся на вечеринке и обозвал того бесстыжей шлюхой; сказал, что тот хоть с кем пойдёт за плату. Их тогда едва растащили. А тот парнишка то ли на самом деле любил царя, то ли оскорбился очень - во всяком случае, это его грызло. В конец концов он попросил одного друга, Аттала кажется, передать царю письмо, когда он умрёт; а в следующем бою с иллирийцами бросился прямо в самую гущу врагов, впереди царя, и его изрубили в куски.

- Ну а царь что?

- Похоронил его, что ж ещё!

- Нет, с Павсанием?

Последовал взволнованный шепот.

- ...но по-настоящему-то никто не знает...

- Ну, конечно же он это сделал!

- За такие слова и убить могут.

- Ну, уж во всяком случае не пожалел, что так вышло.

- Нет, это не он. Это Аттал - и ещё друзья того парня, так мой брат говорит.

- Так что же было-то?

- Аттал однажды напоил его вусмерть, вечером. А после они его отволокли к конюхам и сказали, что те могут делать с ним, что хотят: он даст любому и даже платить ему не надо. Кажется, его ещё и побили вдобавок. Он только на другое утро очухался, в конюшне.

Кто-то тихонько присвистнул. Все стали разглядывать офицера стражи. Выглядел он старше своих лет, и не так уж красив, и бороду отрастил.

- Он хотел, чтобы Аттала казнили. Конечно же, царь не мог этого сделать, даже если б хотел. Представляете, чтобы такое на Собрание вынести!... Но хоть что-то он должен был, ведь Павсаний из Орестидов... Так он дал Павсанию какую-то землю и назначил его Заместителем в Гвардию Царя.

Самый высокий из мальчиков выслушал весь рассказ молча, потом спросил:

- А Александр об этом знает?

- Его мать рассказывает ему всё. Чтобы против царя настроить.

- Но царь сам оскорбил его в Зале. Потому он и отправился за той головой.

- Это он сам тебе рассказал?

- Нет конечно. Он не стал бы говорить о таком. Но мой отец там был. Он часто ужинает с царём, наши земли по соседству.

- Так ты и раньше встречался с Александром?

- Всего один раз, мы тогда совсем маленькие были. Он меня не узнал, я сильно вырос.

- Подожди ещё. Когда он узнает, что вы с ним ровесники, это ему не понравится.

- А кто сказал, что мы ровесники?

- Ты же и сказал... Вы в один месяц родились...

- Но я ж не говорил, что в один год.

- Говорил. В самый первый день, как появился.

- Так ты меня лжецом называешь? Ну-ка?...

- Не будь дураком, Гефестион. Здесь нельзя драться.

- Так пусть не зовёт меня лжецом, если нельзя.

- Тебе на вид все четырнадцать, - сказал миротворец. - А в гимнасии я думал, что даже больше.

- А знаете, на кого похож Гефестион? На Александра. Ну, не совсем такой же, но вроде как старший брат.

- Слыхал, Гефестион? Твоя мамаша хорошо царя знает?

Он переоценил свою безнаказанность, решив что здесь и сейчас его тронуть не посмеют. И в тот же миг очутился на земле, с разбитой губой. Этого почти никто не заметил: толпа волновалась, все смотрели на подъезжавшего царя. Только Александр всё это время следил за ними краем глаза, потому что считал себя как бы их командиром. Но решил, что лучше и ему не заметить. Ведь они, по сути, не на службе; а кроме того побитый нравился ему меньше всех.

Филипп подъехал к помосту в сопровождении начальника своей стражи, Соматофила. Павсаний отсалютовал и отшагнул в сторону. Мальчишки стояли смирно; только один сосал губу, а другой - костяшки кулака.

На конской ярмарке всегда бывало беззаботно и весело, здесь каждый мог быть самим собой. Филипп - в костюме для верховой езды - поднял хлыст, приветствуя вождей, дворян, офицеров и торговцев; потом поднялся на помост и окликнул нескольких друзей, приглашая присоединиться к нему. Увидев сына, хотел было подозвать и его, - но заметил вокруг его маленькую свиту и отвернулся. Александр снова заговорил с Гарпалом. Это был смуглый, живой, красивый юноша, полный неподдельного обаяния, несмотря на проклятие судьбы. Он был хромым от рождения; и Александра всегда восхищало, как стойко он переносит свою беду.

Мимо гарцевал скаковой конь; наездник - маленький нубиец в полосатой тунике. Было известно, что в этом году царь собирается покупать только боевого коня; но он заплатил однажды сумму, уже ставшую легендой тринадцать талантов, - за скакуна, который выиграл ему в Олимпии; и торговец полагал, что стоит попробовать. Филипп улыбнулся и покачал головой. Маленький нубиец, мечтавший, что его купят вместе с конём - что он будет носить золотую серьгу в ухе и есть мясо по праздникам, - рысью поехал назад. На лице его была такая скорбь, что больно смотреть.