Божьи люди. Мои духовные встречи

«В том же году возведен в звание экстраординарного профессора и утвержден в должности инспектора. А в феврале текущего года назначен ректором академии».

Из этого периода 1903-1905 гг. мне припоминаются некоторые события из его жизни: напишу о них особо.

Златоустовский кружок

Необычайность лика архимандрита Феофана естественно привлекала к нему студентов, интересующихся духовною жизнью. Мало-помалу около него сгруппировался небольшой кружок нас. Его прозвали «Златоустовским» потому, что началось чтение творений святых отцов именно со Златоуста. Началось с пяти-шести человек.

По совету отца Феофана, мы обратились сначала к профессору патристики. Но он (может быть, по смирению?) отказался руководить нами, сославшись на то, что будто «и сам не читал в подлинниках» отцов Церкви. Тогда мы попросили отца Феофана руководить нами. Он согласился, но посоветовал выбрать нам председателя из своей среды. Избрали товарища К-ва. А отец Феофан сидел и слушал скромно, что мы говорили, а иногда отвечал на наши недоуменные вопросы. Ответы эти всегда были глубоки и интересны. Один из наших товарищей, — давно покойный Р-в, потом принявший монашество[250], — бывало потирал под столом свои руки — от восхищения.

Любили мы и чтили отца Феофана. За это студенты и прозвали нас «феофанитами». Мы, конечно, не обижались.

После Златоуста (не все 12 томов его, а избранные) мы читали авву Дорофея; начали читать святого Симеона, Нового Богослова, но после десяти-двадцати страниц он нам показался трудным, и мы заменили его, с совета отца Феофана, кем-то другим.

Собирались мы раз в неделю, предварительно прочитав заданный отрывок. Один был докладчиком; потом мы обсуждали; в заключение говорил отец Феофан. И мало-помалу у нас воспитывалось православное отеческое воззрение. Это и было целью.

Принимали в кружок сами, кто нам казался единомышленником. Поэтому у студентов о нас сложилось строгое воззрение, которое иные характеризовали так: «Легче Днепру потечь вверх, чем попасть в Златоустовский кружок».

Вспоминается один характерный случай.

На Пасху студенты, разговляясь, пили и вино, которое на этот раз подавалось студентам в столовую. После этого начинались песни — конечно, светские. Дальше веселье переходило границы. И нам уже неприлично было оставаться.

Отец Феофан устроил нам разговенье в своей столовой. Была и бутылка легкого белого вина. Мы читали житие святого Марка Фраческого (кажется, память его — 5 апреля), строжайший одинокий пустынник, повелевавший и горе двигаться, и пище — появляться в пещере[251]

. Отец Феофан на Пасху уже не ходил в столовую к студентам.

Этот кружок и приучил нас к святым отцам.

Впоследствии, когда в Санкт-Петербурге образовалось общество «32 обновленцев»[252] из священников при «Обществе в духе православнонравственного просвещения», назначено было заседание духовенства под председательством отца протопресвитера Янышева[253], тогда уже слепого; целью собрания было — провести через Синод тезисы об «обновлении» христианства, которое у нас якобы засорено «византинизмом», — аскетическим по характеру. А следовало сблизить христианство с жизнью. Поэтому предполагалось провести ту идею, что молитва и труд равны пред Богом. Заготовлены были и тезисы в Синод.

Я тогда уже был иеромонахом. Архимандрит Феофан как строгий православный был против этого новшества. И он нас подготовил к возражениям из святых отцов. Несколько человек из нас отправились на это собрание.

Были предложены тезисы. Оставалось лишь принять их и направить через того же отца Янышева в Синод. Но после прочтения их, при общем молчании (а было до 100 священников и викарий, тогда еще епископ, Вениамин, впоследствии митрополит Петроградский[254]), я попросил себе слова. Отец Янышев удивился:

— Кто это просит?! — спрашивает он.

— Иеромонах Вениамин! — отвечают ему.

— Какой такой иеромонах Вениамин?

— Профессорский стипендиат духовной академии!

— А-а! Ну, что он скажет? — уже снисходительно заговорил отец Янышев. Дело в том, что профессора воображали себя тогда всезнающими в Православии. Этого же взгляда держался и бывший ректором духовной академии отец Янышев. И ярлык «профессорский стипендиат» был для него гораздо убедительнее иеромонашества.

Я стал говорить из святых отцов — против нового учения. Возник спор. Дело перенесли на неделю. Появились новые противники, и затем провалилось: так до Синода и не дошло.

Два члена Синода, архиепископ Антоний (Храповицкий) и архиепископ Сергий (впоследствии — патриарх), вызвали меня к себе и просили рассказать: что там затевалось? Я рассказал. Архиепископ Антоний резко ответил (приблизительно):

— Мы бы ему (то есть Янышеву) показали византинизм!

Впоследствии из этих «32» вышли революционные «обновленцы». А имя сохранили то же.

Но немногие знали, что всё дело возражений вышло из Златоустовского кружка, — под руководством отца Феофана.

Так святые отцы дали свой плод!

Воротимся к биографии.

Хиротония во епископа