Божьи люди. Мои духовные встречи

Таковым считал я и епископа Вениамина: не знал я его души, но по телу, — я всегда уверен был в этом, взирая на его чистое лицо, — он производил девственное впечатление. А это, — говорит святой Иоанн Лествичник, — ведет к радости даже в лице. У целомудренного лицо цветет. А епископ Вениамин, кроме этого, почти всегда улыбался.

Ольга и Мария

Во время его ректорства в Санкт-Петербургской духовной семинарии к нему пришли две молодые девушки из довольно высокого светского общества. Они попросили быть их духовным отцом. По-видимому, он соглашался. Но предупредил их, что это требует послушания. Они обещали это.

Тогда он сказал им: «Вот вам первое послушание: никогда больше не заходите в келию к монахам. А спрашивайте лишь в церкви». Девушки были удивлены, но обещали исполнять это.

Впоследствии им случилось быть в одном городе со мною. Я их никогда в лицо не видел. А в этом городе мною было организовано общество религиозно-интеллигентское. Этих девушек кто-то пригласил посещать собрания. Они мягко, но решительно отказались. И тут-то рассказали о первом послушании епископу Вениамину — тогда он был еще архимандритом — «не заходить в келии монахов».

И они строго соблюдали это.

Были они в то время сестрами милосердия, ходили в церковь, слушали проповеди, ни о чем меня не спрашивали, даже в храме. И никогда не были в архиерейском доме.

Всё это я слышал от того человека, который звал их посещать наши собрания. Но их самих никогда не видел и только после узнал об их именах.

Избрание

Предшественник его, митрополит П.[209], в начале революции был арестован и сослан. Нужно было избирать ему заместителя. Было три кандидата: митрополит Сергий[210], епископ Андрей (из князей Ухтомских)[211]

и малоизвестный викарий епископ Вениамин. Первого знали почти все интересующиеся церковными делами: виднейший и ученый иерарх, непременный член [Синода] при всех государях и обер-прокурорах. Второй выдвигался тогдашним обер-прокурором В. Львовым[212] как новатор и «либерал». А третьим вот был малоизвестный викарий. Он ничем, казалось, не выделялся: ни ученостью, ни либеральством, ни интересом вообще к политике, ни даже — особенным благочестием. Казалось, выборы остановятся на первом кандидате. Но случилось как раз наоборот: выборщики остановились именно на последнем кандидате.

В скорости после избрания я побыл по делам в Ленинграде и встретился с одним из выборщиков, протоиреем К-цким, сотоварищем по духовной академии.

— Почему вы избрали епископа Вениамина? — спрашиваю я его.

— Да ведь мы видели, что времена наступают сложные и политические: мы и выбрали его за религиозность; политикой он не будет заниматься! — ответил он, легко улыбаясь.

А известно было, что он участвовал в разных крестных ходах, по монастырям, с общим пением народа, пешком — это и выдвинуло его на высокий пост.

Другой выборщик при мне рассказывал, что когда его выбрали, он обратился к выборщикам с речью, в которой сказал: «Моя фамилия — Казанский, и выбрали в Казанском соборе». Там происходили выборы. Вероятно, он выразил этим веру свою в участие в избрании Самой Божией Матери.

Так он сделался Первосвятителем Ленинграда[213]

.

Это было столь необычно для прошлых времен, что его не считали удобным возводить в сан митрополита и надевать белый клобук, а только назвали архиепископом. Он относился к этому со свойственным ему смирением, простотой и молчаливостью. Никогда он не говорил речей на Соборе Московском (1917-1918 гг.). Затем ему дали и сан митрополита, и белый клобук. Но он оставался таким же скромным и простым.

Народ льнул к нему...

Чудо спасения

Конечно, он принимал участие, как член Московского Церковного Собора, в общих собраниях. Но всегда оставался незаметным. А жил он в московских митрополичьих комнатах, в Чудовом монастыре[214].

А в это время шла осада города, и гранаты падали где попало[215]. И вот, слышал я, он сидел и работал за столом в кабинете московского митрополита. Вдруг какой-то голос говорит ему, чтобы он ушел оттуда. Он послушался его. И вышел. Тотчас же в кабинете над столом разорвалась граната, и взорвало весь тот угол. И конечно, она убила бы его, если он оставался бы в кабинете.

Этот случай рассказывался потом в кулуарах Собора.

24 января 1954 г.

Смерть

После события завертелись в России... Я уехал за границу в Сербию, потом — во Францию. Здесь я узнал о кончине его. А потом приехал и адвокат его, кажется, по фамилии Гуревич[216], и дополнил сведения о нем.

Насколько осталось у меня в памяти, его обвинили в том, что он не соглашался на выдачу вещей из храма: чаш, крестов и прочих драгоценностей. Такой указ, по-видимому, дан был от патриарха Тихона. За это он был присужден к высшей мере наказания[217].

Он спокойно отнесся к этому. И был острижен и расстрелян. Где именно, не знаю... Едва ли знает и кто-либо другой[218].

Посмертное завещание