Божьи люди. Мои духовные встречи

Каким-то образом у меня сохранилось «Посмертное письмо митрополита Петроградского Вениамина петроградскому духовенству».

Переписываю его сюда.

«Я радостен и спокоен, как и всегда. Христос — наша жизнь, свет, покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры — надо больше; больше ее надо иметь нам, пастырям. Забыть свою самонадеянность, ум, ученость и дать место благодати Божией... Не люди спасают Церковь, а Христос! Нам ли, христианам, да еще иереям, не проявить мужества, даже до смерти, если есть хоть сколько-нибудь <веры> во Христа, в жизнь будущего века!»

Подлинно ли оно, не знаю. Но мне кажется оно написано в его духе. На вопросы же мои современникам его те отвечали, что это «завещание» не принадлежит ему...

Должно отметить, что несмотря на такую мученическую смерть, глубокой памяти и почитания его в народных массах, по-видимому, не осталось, как это можно сказать про славного батюшку, отца Иоанна Кронштадтского13[219].

Бог — Судия!

Анекдот ли?

Когда началась революция, патриарх Тихон поехал из Москвы в Ленинград[220]. На Николаевском вокзале (теперь — Октябрьском)[221] встретил его митрополит Вениамин с духовенством и народом и обратился с такою (по преданию) речью:

— Вот я, всё духовенство и православный народ, — мы готовы и умереть за Православную Церковь, — и так далее.

— Умереть ныне не мудрено, — ответил патриарх со свойственным ему юмором, — а нам нужно научиться, как жить!

Правда ли это или нет, — не знаю. Но на митрополите Вениамине его предсказание сбылось на деле.

А патриарх (правда, не сразу, а постепенно и не долго) учился жить; и основу будущей жизни Церкви заложил. Недаром заместитель его, митрополит Сергий, в послании своем сказал:

— Вот если бы патриарх Тихон пожил бы еще год или два...

Но над всеми Промысл Божий...

Епископ Иннокентии Херсонский

Студент

Перед нами стоит смиреннейший епископ Иннокентий. Это имя дано было ему при постриге не случайно, а в память святого архиерея Сибири[222], откуда и где воссиял и сей Иннокентий. Происходил он из духовной семьи Рязанской губернии Солотчиных[223], но потом они переехали в Томскую губернию. Кончил там духовную семинарию, а потом поступил в Санкт-Петербургскую академию[224]. Почти всегда поступившие в нее кончают успешно четырехлетний курс. Но Солотчин неожиданно, после двух лет обучения, подает прошение об увольнении. А потом просит Томского архиерея зачислить его сотрудником в Алтайскую миссию для просвещения сибирских язычников[225]

. Тайна такого исключительного поворота души студента мне неизвестна. После этого раб Божий никогда не хвалился академическим образованием, как другие, упоминая лишь о семинарии.

— Но, владыко, вы же учились и в академии, — скажет, бывало, кто-нибудь.

А он, просто глядя вам в глаза, ответит медленно с невинным видом:

— Да ведь что же?! Не кончил ее! — давая понять, будто его уволили за неспособность.

И на этом обыкновенно обрывались все разговоры об академии. Дальше шли речи более важные, чем учебная школа. По-видимому, отец Иннокентий не придавал действительно в душе своей особого значения наукам, но открыто он никогда не говорил об этом. Лишь однажды он рассказал мне следующий случай из жизни казанского ученого архиепископа Владимира, бывшего раньше инспектором и профессором в Санкт-Петербургской академии[226]. Приехал он в семинарию на экзамен по философии. Вызвали лучшего ученика. Он смело ответил по своему билету. А потом архиерей задал ему вопрос:

— Скажи ты мне: что такое философия?

Лучший ученик сразу припомнил определение ее в учебнике и бойко начал: «Философия есть наука о бытии в его сущности» — и так далее, и так далее.

— И ты все это учил?

— Да, — в недоумении ответил молодой философ.

— И зубрил?

Семинарист промолчал.

— Так забудь ты все это. Я тебе скажу, что такое философия. Философия есть наука о заблуждениях человеческой мысли.

Так ли было в деталях или в простой передаче епископа Иннокентия рассказ получил несколько упрощенную форму, но, думается, и сам он не придавал высокой цены нашей учености. И совершенно верно! Может быть, и молодому студенту Солотчину уже тогда не по душе пришлось преклонение перед «науками», и он уволился из академии? Или Бог звал его к апостольскому делу миссии?

В Алтайской миссии

Эта миссия состояла из нескольких станов, в каждом из которых трудилось по нескольку человек. В один из таких и вступил Солотчин — уже постриженный в монахи с именем Иннокентия[227]. Вероятно, сначала он был послушником, а впоследствии стал и начальником стана. Служение это было нелегкое: язычники относились к миссионерам враждебно, условия жизни были физически трудные, иногда и хлеба не достанешь; климат суровый; а больше всего тут вредил святому делу ангел сатанин, о коем говорил апостол Павел; да ми пакости деет (2 Кор. 12, 7).