Божьи воины

Ветер рвал развевающиеся хоругви — рядом с Veritas vincit [250], хостией и терновой короной Табора плескался Пеликан сирот, роняющий капли крови в золотую Чашу. Божьи воины ликовали, кидали кверху шапки и шлемы.

И все это происходило на фоне полыхающего и извергающего клубы черного дыма города Рыхбах, подожженного таборитами и уже раньше покинутого охваченными паникой жителями.

Прокоп, все еще державший руку на плече Яна Краловца, с довольной улыбкой смотрел на выстраивающуюся армию, насчитывающую теперь свыше тысячи конников, больше десяти тысяч пехоты и трех сотен нашпигованных артиллерией боевых телег. Он знал, что во всей Силезии нет никого, кто мог бы в поле противостоять этой силе. Силезцам оставались только стены городов. Либо — как жителям Рыхбаха — бегство в леса.

— Отправляемся! — крикнул он гейтманам. — Строиться к походу! На Вроцлав!

— На Вроцлав! — подхватил Ярослав из Буковины. — На епископа Конрада! Мааааааарш!

— Сегодня Пасхальный день! — крикнул Краловец. — Festum festorum! [251] Христос воскресе! Воистину воскресе!

— Resurrexit sicut dixit [252], — подхватил Прокоупек. — Аллилуйя!

— Аллилуйя! Воспоем Богу, братия!

Из глоток сиротских цепников и таборитских копейщиков вырвалась и взвилась под небеса громовая песнь. И тут же подхватили ее мощными голосами судличники из Хрудима, щитники из Нимбурка, арбалетчики из Сланого:

Buóch všemogúcívstal z mrtwých žadúci!Chvalmež Boha s veselím,to nám všěm Písmo velí!Kyrieleison!

Начиная движение, пение подхватили копьеносцы Зигмунта из Вранова, латники Змрзлика, за ними возницы боевых телег, легкая кавалерия Колды из Жампаха, конники Салавы, моравцы Товачовского. В конце в качестве арьергарда ехали с громким пением на устах поляки Пухалы:

Chrystus Pan wstał z martwych,Po Swych mękach twardych,Stąd mamy pociech wiele,Chyrystus nasze wesele!Zmiłuy się, Panie!

Пыль стояла столбом над Вроцлавским трактом, оставляя позади догорающий Рыхбах, таборитско-сиротская армия Прокопа Голого шла на север. В сторону темнеющей на горизонте окутанной облаками Слёнзы.

Jezukriste, vstal si,nám na příklad dal si,že nám z mrtvých ustáti,s Bohem přebývati.Kyrieleison!

Пожары в городе еще бушевали, пригород же выгорел почти дотла, только дымил, помигивал угасающими язычками на обугленных бревнах и столбах. Слыша, что гуситское пение замирает вдали, люди начали вылезать из укрытий, выходить из лесов, спускаться со взгорий. Осматривались, перепуганные, плакали, глядя на гибель своего города. Отирали с лиц сажу и слезы. И пели. Как-никак — была Пасха.

Christ, der ist erstandenvon der marter alledes sull wir alle fro seinChrist sol unser trost sein.Kyrieleyson!

Вышли из укрытий и спустились в горы Винник францисканские монахи. Они шли, рыдая и распевая песни, к сожженному городу.

Была Пасха.

Christus surrexitMala nostra texitEt quos dilexitHoc ad celos vexitKyrieleison!

Армия Прокопа Голого двигалась на север. Клубы огня и столбы дыма висели над деревнями, сжигаемыми разведчиками Салавы и Федьки из Острога. Светло-красным огнем вспыхивали стрехи Учехова. Запылали Праус, Гартау и Рудельсдорф. Вскоре почти весь горизонт полыхал огнем.

Была Пасха.

Божьи воины маршировали на север. С песней на устах:

Všichni světí, proste,nam toho spomozte,bychom s vami bydlili,

Jezukrista chválili!Kyrieleison!

Была Пасха. Христос воистину воскрес.

Пожары охватили страну.

Глава двадцать первая,

в которой различные люди — с различных точек зрения — наблюдают за тем, что проделывает история. А история, сорвавшись с цепи, проделывает черт-те что. И показывает, на что способна.

— Бедная силезская земля.

— Проклятая силезская земля!

Лагерь беженцев, расположившийся поблизости от Сьрёды, у речки Сьрёдская Вода, был забит до предела, просто трещал по швам. Обычно смена приходящих и уходящих позволяла как-то существовать, но сегодня Дзержку де Вирсинг прямо-таки в ужас повергла перспектива появления новых беженцев.