Божьи воины

В Свидницу они отправились на шести конях — Горн, Рейневан, Бисклаврет и трое прибывших с Горном убийц. Однако убийцы сопровождали их только до Франкенштайна, не въезжая в город, отделились и умчались в синюю даль. Не тратя слов на прощание. У них, несомненно, были в Силезии какие-то собственные задачи и цели. Горн мог эти цели знать, мог знать, кого они намерены убить. Но мог и не знать. Рейневан ни о чем не спрашивал. Однако он не был бы собой, если б не произнес речи об этике и морали.

Горн терпеливо слушал. Он снова был прежним Горном, таким, которого Рейневан узнал, знал и помнил. Горном в элегантном, коротком сером плаще, скрепленном серебряной пряжкой, в обшитом серебряным галуном вамсе, Горном, носящим на поясе стилет с рубином в рукояти, в украшенных латунью шпорах на тисненых козловой кожи ботинках. С головой, украшенной атласным шапероном с длинной и фантазийно охватывающей шею лирипипой. Горном с проницательными глазами и губами, кривящимися слегка нагловатой улыбкой. Улыбка была тем выразительнее, чем больше Рейневан погружался в проблемы моральности, этических норм, правил и военных законов, в том числе в особенности использования террора как инструмента войны.

— Война несет с собой террор, — ответил он, когда Рейневан кончил. — И на террор опирается. Война сама по себе есть террор. Ipso facto[295].

— Завиша Черный из Гарбова с тобой не согласился бы. Он иначе понимал войну и jus militare[296].

— Завиша Черный умер.

— Что?

— До тебя не дошли слухи? — Горн повернулся в седле. — Не дошло известие о смерти одного из знаменитейших рыцарей современной Европы? Завиша Черный полег. Будучи верным вассалом, он потащился с Люксембуржцем в экспедицию против турок, осаждать крепость Голубац над Дунаем. Турки разбили их под Голубацем, Люксембуржец по своему обыкновению сбежал в одиночку. Завиша — по своему обыкновению — прикрывал отход. И погиб. Ходят слухи, что турки отрубили ему голову. Произошло это двадцать восьмого мая, в пятницу после святого Урбана, моего патрона, поэтому я так хорошо помню дату. И нет уже на свете Завиши Черного из Гарбова, славного рыцаря. Sic transit gloria

[297].

— Я думаю, — сказал Рейневан, — что гораздо больше. Много больше, чем глория.

Когда они приехали в Свидницу, то сразу стало видно царящее в городе возбуждение. Когда въехали через Нижние ворота и по утопающей в грязи улице Длинной добрались до рынка, то им показалось, что они попали на какое-то празднество — было ясно, что причина возбуждения скорее радостная, чем наоборот. Бисклаврет направился в толпу выспросить, в чем дело, однако Рейневан сразу же ассоциировал с происходящим и вспомнил Прагу лета 1427 года, вскипевшую и обрадованную вестью о победе под Таховом. Ассоциация оказалась очень точной. А мина Бисклаврета, когда он вернулся, очень кислой. Лицо Горна, когда он выслушивал сообщаемые ему на ухо сведения, мрачнело и хмурилось по мере шептания.

— Что случилось? — не выдержал Рейневан. — В чем дело?

— Потом, — отрезал Горн. — Потом, Рейневан. Сейчас у нас впереди встреча. И серьезные беседы. Пошли. Ты, Бисклаврет, отыщи здесь кого-нибудь, кому можно верить и кто хорошо информирован. Я хочу знать больше.

Встреча произошла в шинке на улице Лучничей, неподалеку от ворот с таким же названием, а важные разговоры касались доставки оружия и коней из Польши. Собеседником был знакомый Рейневану раубриттер, поляк, именующий себя Пораем Блажеем Якубовским. Якубовский не узнал Рейневана. И неудивительно. Прошло столько времени. И кое-что произошло.

Разговору немного мешала царящая суматоха и слишком веселое настроение переполнявших корчму гостей. У свидничан явно был какой-то повод торжествовать. И не только Рейневана интересовало какой.

— Вас, кажется, побили? — неожиданно прервал переговоры Якубовский, движением головы указывая на ликующих горожан. — На Лужицах? Под каким-то Кратцау или что-то такое? Кажется, вам там здорово врезали господа Поленц и Колдиц, хорошего, болтают, дали вам пинка. Э? Ну говори же, Горн, интересуюсь деталями.

— Сейчас не время об этом говорить.

Тут вернулся Бисклаврет. Порай сразу же догадался, с чем. И уперся на том, что, однако, самое время. Выхода не было.

— Сироты Яна Краловца, — медленно начал Обдирала, — окружили в Чехии какую-то крепость, мой информатор забыл, какую и где. У них кончилась пища, конца осады видно не было, поэтому они решили пойти несколькими ратями на поиски, подграбить. На Лужицы. Шестого ноября сожгли Фридланд, а в следующие дни опустошили околицы Згожельца, Любия и Житавы. Нагрузили телеги добром, согнали скот и двинулись обратно. По тракту через Градек над Нисой. И тут…

— На них напали, да?