Божий суд

            Зато в порубе появился тот, кого уже отчаялся ждать пленник. С крестом и… как сразу со вздохом облегчения заметил Илья, с мешочком на груди – в котором находилась Дарохранительница…

            - Отче! – звеня цепями, рванулся навстречу к нему Илья.

            - Вижу, все вижу и… радуюсь! - ответствовал ему тот и, глазами приказав охраннику оставить поруб, дабы не мешал таинству, неспешно подошел к пленнику.

            Все дальнейшее для князя Ильи происходило, словно в каком-то тумане. Главное для него было не забыть ни одного греха, который навсегда мог встать между ним и Богом. Еще он боялся, что игумен устанет и скажет: «Все, достаточно, хватит!» или, того еще хуже «Изыди от меня, разве такое прощается?!» Но тот терпеливо молчал, то ли качая, то ли кивая своей большой лохматой головой. И исповедь продолжалась…

            Охранник мерз с внешней стражей за закрытой дверью поруба уже час, второй… На смену ему пришел первый охранник, а князь Илья все перечислял и перечислял все те злые дела, которые успел натворить за свои неполных двадцать лет…

            Выслушав пленника до конца, игумен выждал еще немного, затем поднял над его головой епитрахиль, но тут же опустил ее и уточнил, а всех ли людей на земле простил князь Илья.

            - Да! – кивнул ему тот.

            - Даже… князя Бориса Давыдовича? – с небольшим сомнением в голосе уточнил игумен.

            - Да, да! – искренне прощая предавшего его самого и едва не оскорбившего его невесту человека ради того, чтобы Господь отпустил и ему все то зло, которое он только что перечислил, - убежденно повторил пленник. – Он ведь и сам не ведает, что творит!

            - Тогда преклони свою голову перед Богом.

            Стоявший на коленях князь Илья, покорно выполнив повеление игумена, замер в томительном ожидании…

            На этот раз несколько секунд показались ему уже вечностью.

            Наконец, на голову долгожданно легла епитрахиль, и послышались знакомые с детства, но на этот раз вызвавшие у него невольные рыдания, слова:

            - Прощаются и отпускаются…

            После исповеди игумен причастил князя Илью и каким-то незнакомым, прерывающимся голосом сказал:

            - Много мне довелось исповедывать за свою жизнь людей. Но лишь сегодня я первый раз вдруг почувствовал, что даже ад содрогнулся от услышанного и возопил от того, что не смог удержать уже, казалось бы, ставшую его собственностью жертву, а весь рай наоборот возликовал от того, что Господь простил такого кающегося грешника, как ты!

            Князь Илья взглянул на игумена и увидел, что глаза того так переполнены слезами, что они давно уже катятся по щекам, запутываясь в густой бороде и сияя там яркими, в свете свечи бриллиантами…

            И только тут понял, почему прерывался у него голос…

            Бережно придерживая висевшую на груди Дарохранительницу, игумен вышел из поруба. Его тут же сменил первый охранник.

            Смущенно покашливая, он сел на лавку, в готовности выслушать самые грозные и обидные слова.

            Но князь Илья даже не обратил на него внимания. Не только князь Борис, но и этот, также являвшийся лишь орудием невидимых темных сил, человек был прощен им.

            Умиротворенный и счастливый, он закрыл глаза, и первый раз за последнее время уснул легко и спокойно…

Глава девятая

1

В наступившей тьме что-то хрустнуло, прохрипело….

            Князь Илья спал так сладко и безмятежно, как спят, наверное, только дети. И еще, как говорят, люди с чистой совестью.

            Сквозь сон он слышал, как несколько раз хлопала, открываясь и закрываясь, дверь. То ли кто из людей воеводы приходил проверять, все ли в порядке, то ли сменялись охранники…

            Ему вновь приснился луг, который в прошлый раз оказался болотом. Только теперь за ним не было никакой погони. И земля под ногой была твердой, надежной. Тропинка вела к пруду, в котором плавала одолень-трава. Не было здесь лишь Гориславы. Он принялся звать ее, бегать по берегу, как вдруг какая-то неподъемная, злобно сопящая тяжесть навалилась на него, и, каким крепким ни был сон, он сразу понял, что это - не во сне…

            Спасла князя лишь выработанная за годы скитаний, ночевок у костров, когда в любую минуту может подкрасться враг, сидения в таких вот порубах, где не раз пытались предательским ударом оборвать ему жизнь, привычка молниеносно приходить в себя в миг опасности.

            Как ни крепко он спал, тело само напряглось, а руки вытянулись, отталкивая напавшего на него врага. Но тот был гораздо сильнее и к тому же вооружен. Князь почувствовал, как что-то острое укололо его шею и стало входить под кожу. Все свои силы он направил именно туда.

            «Эх… дотянуться бы до цепей!» - мелькнула вдруг мысль, но это его единственное оружие было сейчас недосягаемо для него…

            Гордость никогда не позволяла князю звать на помощь, даже если против него в бою было сразу несколько человек. Зная это, около него всегда находилось несколько верных воинов. И, тем не менее, несколько раз эта привычка, характерная для многих Рюриковичей, чудом не погубила князя. Вот и сейчас, помня о внешней страже, он молча отбивался от врага, даже чувствуя, что уже уходят последние силы.