Брат и сестра

Два старших сына и дочь Марфы Филипповны давно уже отделились от родителей, работали на фабрике, и каждый из них обзавелся семьей. Марфа Филипповна любила всех детей одинаково, никого не выделяла, когда жили они вместе. Но теперь, когда Петя остался при отце и матери один, оказалось, что он и есть самый любимый. Но Марфа Филипповна была и к нему строга, по самой природе своей баловать кого-нибудь она никогда не умела.

В школе Петю любили за доброту и отзывчивость. С виду не очень складный, длинный, худощавый и узкоплечий, с обветренным лицом, — кожа на скулах и на буграх над бровями шелушилась зимою и летом, — с обметанными губами, влажными и белесыми в углах рта, Петя в то же время был ловкий и сильный, выносливый и до отчаянности смелый. Он настолько был талантлив в проявлении к людям доброго чувства, что его знали не только в девятом «А», но и в параллельных классах, и в младших, и в старших. Марфа Филипповна слышала, как на переменах то и дело раздается призыв к нему о помощи: «Петя!», «Петька Симонов!» Это пищал какой-нибудь малыш — мальчик или девочка. Петя уже тут как тут: своими длинными, костистыми руками он расшвыривал обидчиков и выручал жертву. Он ненавидел, если кто-нибудь из старших отыгрывался на слабых и маленьких, в таких случаях от него пощады не жди!

Марфа Филипповна и дома и на работе одевалась всегда одинаково: черное платье с широкой юбкой в сборку, сверху одноцветный серый джемпер с черными пуговицами; голову она туго повязывала простым белым платком, никогда не увидишь, какого цвета у нее волосы. Для своих пятидесяти лет выглядела моложаво и почти всегда сохраняла одно и то же спокойное выражение лица, отражавшее сознание своей удачи и благодарность судьбе за то, что довелось попасть в Москву и работать при такой школе.

Пете она не раз говорила:

— Держись крепче за науку! Дорога тебе открыта, лестница широкая — шагай куда хочешь. Не отставай от других!

Начало работы для Марфы Филипповны совпало как раз с таким моментом, когда школа только что была переведена в новое здание: еще не успели убрать строительного мусора с участка; учитель биологии, Иван Алексеевич Язев, еще не посадил вокруг школы ни одного деревца; еще даже место под сад не было намечено. Но в самой школе-красавице все уже сверкало.

Когда Марфа Филипповна впервые приступила к работе, огромный школьный корпус в четыре этажа был для нее как храм: чистый, светлый, с четкими, яркими дольками дубового паркета, с небывало широкими окнами, легкими для сердца пологими лестницами и гулкими коридорами, с физкультурным залом и многочисленными учебными кабинетами, одни названия которых казались ей таинственными и недоступными для ее понимания.

Марфа Филипповна с первого же дня привязалась к школе, и когда выходила на уборку с тряпкой и щеткой, то казалось, не пыль она уничтожает и не сор выметает, а гладит, ласкает и уговаривает, чтобы все осталось таким же хорошим и никогда бы не портилось, потому что здесь учится Петя с товарищами. Каждую новую царапину на штукатурке стены или ссадину на двери она воспринимала как болячку на собственной коже.

Еще с большим уважением относился ко всему, что было связано со школой, отец Пети, конюх Аким Гаврилович, высокий, крепкий старик с длинными, жилистыми руками. Однако привыкнуть к своему новому положению в городе он все еще не мог и, работая, всегда сохранял на своем сухощавом лице такое выражение, как будто он временный гость на школьном участке. Он все делал необыкновенно старательно, но тихо и молча, даже возле лошади обходился без понукающих слов и кнута, действовал одними вожжами. Когда его начинала одолевать тоска по деревенскому полевому простору, он усмирял ее тем, что находил для себя работу потяжелее.

Сама всегда чистенькая и аккуратная, Марфа Филипповна следила за тем, чтобы и Петя не ходил неряхой. Когда Петя перешел в девятый класс, Марфа Филипповна приготовила ему к началу занятий новый костюм: купила темно-синей полушерстяной материи, сама скроила и сшила сама. Получились ладные брюки и двубортный пиджак. Через несколько дней у матери с сыном состоялся по этому поводу разговор:

— Петя, что ж это такое получается?.

— А что?

— Как же! Да костюм!

— А что?

— Как надел в понедельник, так и во вторник, и в среду, и во всю неделю таскаешь его и в хвост и в гриву!

— А для чего же его шили?

— Как для чего? Это отец Уткиной — директор, или у Терпачева — старший мастер… Разве мы можем за ними тягаться? Другого костюма у тебя теперь до конца школы не будет, что ж ты его треплешь?

— А для кого его беречь?

— Здрасте! А в чем ты в кино или еще куда пойдешь, или в парк летом, или, случится, из деревни родня кто-нибудь в гости приедет? Походил, кажется, хватит. Теперь можно опять в старом, а этот сними да почисти за порогом щеткой, обверни простынкой и повесь на гвоздик.

Петя сначала угрюмо нахмурился и замолчал, а потом чистосердечно, с горячим убеждением сказал матери: