Брат и сестра

Еще в детстве Зоя любила играть в школу: она переодевалась, накрывалась маминой шляпой, цепляла на нос «очки», вырезанные из картона, и устраивала диктант для маленьких ребят из соседних домов. В шестом классе Зоя уже без всяких переодеваний, по-серьезному, занималась с несколькими ребятами из своего дома, кроме них приходил заниматься сын молочницы Вася. Пример Веры Сергеевны подогрел у Зои интерес к преподаванию. Она стыдливо боялась признаться самой себе, что была бы счастлива, если бы ее когда-нибудь так любили, как любят в школе Веру Сергеевну.

Но Ирине роль педагога казалась прозаической и обидно скучной. Педагог представлялся ей главным образом жертвой ребят. Ей жаль было Зою — она ее искренне любила.

— Брр!.. — поежилась Ирина, когда Зоя призналась, что пойдет в педагогический. — Зойка, ты еще передумаешь. Я не хочу, чтоб ты была учительницей, не хочу!

Но Зое об этом больше не хотелось говорить. Она позевывала от усталости. Становилось холодно по мере того, как светлая полоса, оставшаяся на горизонте после заката, постепенно передвигалась на север. От огородных канав, еще полных весенней воды, поднимался туман. Зою начинало знобить — она вышла на прогулку в легкой кофточке. Хотелось выпить горячего, сладкого чаю, — должно быть, мама и Шура давным-давно уже дома.

Прощаясь, Зоя спросила Ирину:

— А ты, конечно, будешь штурманом дальнего плавания?

— Да! — подхватила Ирина новую тему, не желая придавать никакого значения иронической нотке, явно звучавшей в голосе Зои. — Только не говори маме, — попросила она Зою, — а то она сойдет с ума. Недавно у нас как раз был спор об океане. Дядя утверждает, что научно доказано, будто волна не бывает выше пятнадцати метров, а папа уверяет, что на океанском пароходе меж двух волн такая амплитуда, как если бы ты стояла в Охотном ряду между домом Совнаркома и гостиницей «Москва». Правда, страшно, если такие волны? У нас с дядей заговор: он обещал через начальника главка устроить меня в одесское мореходное училище. Понимаешь, Зойка, оказывается, во всем Советском Союзе есть только одна женщина — штурман дальнего плавания. Здорово?!

Пока перед расставанием подруги торопливо обо всем этом разговаривали, они успели еще несколько раз проводить одна другую. Наконец, приблизительно на одинаковом расстоянии между домами Ирины и Зои, они пожелали друг другу покойной ночи.

Но на этом прогулка их еще не закончилась.

Едва Зоя поднялась на крыльцо, Ирина окликнула ее издали:

— Зоя, подожди еще минуточку!

Она подбежала к ней и спросила, показывая рукой на восток, где небо потемнело уже совсем по-ночному:

— Ты не знаешь, как называется это созвездие, видишь, три звезды в одну линию, самая яркая посередине?

— Созвездие Орла, а самая яркая — Альтаир, — сказала Зоя, не спускаясь с крыльца. — Пора бы штурману дальнего плавания кое-что знать о небесных светилах!

— Зойка, я почему-то была уверена, что ты знаешь.

— Мне эту звезду показал Кутырин. Он у нас в школе главный консультант по всем вопросам: все, что Дима где-нибудь прочтет, — навсегда остается в его голове. Он говорит, что это даже мешает ему, много застревает в голове ненужной чепухи.

— Зоя, знаешь, что я предлагаю? — Ирина тоже поднялась на крыльцо. — Давай дадим друг другу обещание: где бы мы с тобой ни находились и что бы с нами в будущем ни случилось, — всякий раз, когда мы увидим эту звезду Альтаир из созвездия Орла, мы всегда будем вспоминать друг друга!

Зоя крепко сжала ее руку.

— Честное комсомольское? — спросила Ирина и услыхала в ответ:

— Честное комсомольское!

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Иван Алексеевич Язев пришел раньше всех. На участке вокруг школы не было еще ни души. Он так и рассчитывал — застать здесь самое раннее утро и на свободе, без всякой суеты, не отвлекаясь, еще раз продумать свой план.

Ни единое облако не мешало сегодня солнцу отогревать промороженную зимними стужами землю — почва оттаяла уже на всю глубину и лежала теперь под ногами размякшая, потная, а кое-где она уже совершенно подсохла.

В воздухе — безветренно и тепло, а около стены школьного здания, сильно разогретой солнцем, совсем жарко. Как раз здесь и зародился школьный сад: посаженные два года назад вдоль стены первые деревца вишенок, два десятка яблонь и столько же кустов смородины дали право называться садом и всему школьному участку площадью в один га с четвертью, пока еще совсем пустому.

Ветви вишенок уже покраснели — тронулись в свой весенний путь и блестели, словно натертые воском; а яблоньки и кусты смородины как будто еще и не знали, что на дворе апрель, — не пробуждались; но если присмотреться поближе — кора и на их ветвях, ожившая после озноба, помолодела, словно кто-то промыл каждую веточку отдельно и насухо вытер ее. Трава лезла из земли, где надо и где не надо, и пока еще не загрубела, так водянисто-прозрачно сквозила против солнца, что казалось, видишь движение соков в каждом побеге. Солнце же не брезговало ничем — все прогревало глубоко и щедро, на участке стоял чудесный весенний запах теплой земляной сырости.