Брат мой Каин

Ночь таяла, вагон наполнялся молочным светом.

День да ночь – сутки прочь.

В вагоне шептались, слов было не разобрать. Тревожный шепоток, как в лазарете, вплетался в колесный стук. Железка звякала по стеклу, дребезжала забытая ложка в стакане. Катерина была рядом, склоняла бледное лицо, трагичное и красивое, склонялась, точно пыталась что-то получше разглядеть. Или, сгорбившись, как сирая странница, пустыми глазами смотрела в окно. На поля, рощи, на отраженные в озерах сожженные поместья.

Под вечер стало душно, солнце закатилось под мохнатую чернильную тучу. Туча, ворча громовыми раскатами, растеклась и загородила полнеба. Другая половина, точно испугавшись, тут же потемнела и стала пепельно-серой. С востока на запад, шипя и корчась ослепительным зигзагом, полоснула молния. Мертвым светом вспыхнуло седое поле с одиноким дубом и дальний лес. Черным контуром выступили очертания деревни – кособокие крыши, заборы, тщедушная церквуха на холме в кустах сирени. Погост с испуганными крестами. Плоской сталью матово блеснула лужа пруда, днища лодок на берегу. Вспыхнуло и погасло. И тут же в кромешной тьме – треснуло, раскололось небо. Словно кто-то наверху саданул гигантской плеткой, жахнул от души и с оттягом. Налетел ветер, завыл и застонал, обрывая ветки и листья. Забарабанил тяжелым ливнем по крыше вагона. Захлебываясь, точно от восторга, брызнул потоками дождя в грязные от паровозной копоти окна.

Свежее утро встретило звонким солнцем. Ярким и чистым, будто только что выкованным. Из-за горизонта высунулся матово золотой купол невозможных размеров. Похожий на мираж, купол поднимался и рос, наполнялся уверенной вещественностью. На маковке, поймав утренний луч, вспыхнул розовым крест. Из молочной дымки выплыл сизый город, проступили крыши, башни, луковки церквей. Потянулись заводские окраины, ржавые крыши бараков, мертвые фабричные трубы, заборы, слепые кирпичные стены пакгаузов. Москва, Москва – на разные голоса понеслось по вагону.

Площадь Саратовского вокзала была безлюдна. По булыжнику брусчатки сухой ветер мел мусор, гнал пыль. У афишной тумбы с обрывком какого-то плаката скучали извозчики, пыльные тощие лошади казались не очень искусно сделанными муляжами. Скелет сгоревшего трамвая уткнулся в мешки с песком, там, выставив босые ноги, отдыхали два красногвардейца в расстегнутых гимнастерках. Часть трамвайных рельсов была выломана, булыжники свалены в кучу, Зацепский вал перегораживала баррикада. Разбитая мебель – диваны и резные буфеты, какие-то бочки, растерзанный концертный рояль показывал белоснежные зубы. Из нагромождения хлама торчал телеграфный столб с обрывками проводов и вывеска «Кондитерская». Разграбленные магазины чернели выбитыми окнами с крестами обугленных рам, стены были истыканы дырками от пуль и артиллерийских снарядов. Москва… Пустой грязный город казался мертвым, редкие прохожие, жалкие и взлохмаченные, как птицы, жались к стенам домов. Ни дерева, ни клочка травы, лишь грязь да пыльный ветер…

17

Огромное трехэтажное здание госпиталя напоминало драматический театр. Классический фасад с четверкой парных дорических колонн, стрельчатые полукруглые окна, на фронтоне золоченый двуглавый орел, заляпанный зеленой краской. На красной тряпке, натянутой над парадным, белыми буквами было старательно выведено «Первый Московский Коммунистический военный госпиталь». За корпусом начинался старый парк, в окна третьего этажа лезла густая зелень лип, в просветах виднелась тихая вода Яузы.

– Липы эти сам Петр Великий сажал, не все, разумеется… – насмешливый баритон, уверенный, барский. – Лефортово, Немецкая слобода, колыбель русского свободомыслия… Вы, дамочка, кем приходитесь пациенту? Супругой? Чудесно…

По потолку бродили кружевные тени, в приоткрытое окно втекал шорох лип, пахло летней рекой, первыми опятами.

– Прежде всего, дорогая Екатерина Александровна, вы должны поставить свечку стрелявшему. Выстрел мастерский и выполнен был с феноменальной аккуратностью – пуля прошла в сантиметре от сердца, не задев ребер. Выходное отверстие просто восхитительно! Разумеется, армейские эскулапы попытались угробить вашего супруга – первую помощь, похоже, оказывал дрессированный медведь. И здесь мы должны благодарить Бога, давшего вашему мужу богатырское здоровье.

– Да, но он все время без сознания, доктор. Бредит.

– Дело в том, что в зоне раневого дефекта, милая Екатерина Александровна, моментально начинаются различные процессы. С одной стороны, направленные на минимизацию нанесенного ущерба, с включением его защитных функций, так сказать, иммунная реакция… м-м, это понятно? – а с другой стороны, в раневом канале находятся ткани, охваченные первичным некрозом, которые вовлекаются в процессы разложения вредной микрофлорой, неизбежно попавшей в благоприятную для развития среду. Надеюсь, нам не придется прибегнуть…

Доктор замолчал на полуслове, взял Катю за локоть. Веселым голосом предложил:

– А давайте я вас, милая моя Екатерина Александровна, чаем угощу? С сухариками?