Брат по крови

Прошла неделя. Однажды, после того как я переделал в палате кучу дел, я сел на стул, что стоял у изголовья выздоравливающей, и задремал. Неожиданно сквозь сон я услышал свое имя. «Митя», — будто бы звал меня кто-то. Я открыл глаза. В палате было сумрачно и тихо. Илона, как обычно, беззвучно лежала на кровати и не подавала признаков жизни. Я решил, что это мне все причудилось, как вдруг я снова услышал свое имя.

У меня дрогнуло сердце. Илона! Это она зовет меня, радостно подумал я. Она! Но что это? Почему я вдруг опешил? Ах да, она впервые назвала меня по имени. Впервые! До этого ей что-то мешало обращаться ко мне таким образом. Быть может, ее смущала разница в возрасте, а может, причиной тому было проклятое чувство субординации, от которого бывает трудно избавиться.

Я тут же вскочил со стула и подошел к Илоне.

— Ты меня звала? — спросил я, стараясь преодолеть волнение.

— Да, — сказала она.

Услышав это, я еще больше заволновался.

— Тебе что-то надо? Ну, скажи? — проговорил я.

— Ничего… Я просто так.

Вот ведь как! Человеку вдруг стало лучше, и он решил просто поболтать.

— Ну, говори же… Говори еще, — стал просить я, радуясь тому, что наконец-то дождался, когда она окончательно придет в себя. Я давно не слышал ее голоса и очень соскучился по нему. — Говори, говори…

— О чем? — вновь шевельнула она губами.

Я наклонился к ней, чтобы ей было легче услышать меня.

— Обо всем, — сказал я. — Вначале скажи, как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — ответила она.

— Это хорошо… — идиотским голосом произнес я, будто бы мне приходилось вести диалог с каким-то маразматиком и я старался говорить его языком.

Я придвинул стул ближе к кровати, сел на него и стал внимательно глядеть на Илону.

— Почему ты замолчал? — спросила она.

— Потому что тебе нельзя напрягаться… Ты еще слабенькая, — произнес я.

— Мне лучше, — сказала она. — Скоро я встану на ноги.

— Да-да, конечно, — согласился я. — Но сейчас тебе не следует напрягаться. Ты поспи. Тебе надо сейчас больше спать.

— Я не хочу спать, я хочу слушать тебя, — медленно ворочая языком, сказала Илона. — Спасибо тебе, спасибо за все…

Я чувствовал, что ей еще очень трудно было говорить. Слова у нее получались какими-то неуклюжими, как будто она училась вновь произносить их. Но ее голос… Он был настолько трогательным, что у меня сжималось сердце.

— Не надо меня благодарить, — проговорил я. — Не надо. Ничего особенного я не сделал.

— Ну как же! Только из-за меня ты и торчишь сейчас в этом госпитале…

Бинты на ее лице мешали мне разглядеть ее улыбку, но я чувствовал, что она улыбается.

— У меня командировка — я повышаю здесь свою квалификацию, — говорю ей.

Она ухмыльнулась.

— Знаем мы это повышение квалификации, — донеслось до меня. — Небось уговорил начальника госпиталя оставить тебя здесь.

Ей по-прежнему трудно давались слова, но она продолжала говорить.

— Уговорил, — честно признался я. — Теперь за мной ужин в ресторане. Как только будут деньги, обязательно свожу полковника в кабак.

Мы помолчали.

— Который час? — неожиданно произнесла она.

— А тебе не все ли равно? — спросил я ее.

— Нет, теперь уже не все равно. Коль я выздоравливаю, мне уже интересно все. Даже то, какая температура сейчас на улице, — заявила она.

Она была права. Когда человек болеет — ему нет дела ни до чего, но стоит ему хотя бы немного почувствовать себя лучше, как он снова приобретает интерес к жизни. С Илоной произошло похожее.

— На улице постоянно льет дождь. Когда его нет, стоит туман. Одним словом, южная осень, — говорю ей. — А вот на моем родном Дальнем Востоке сейчас уже предзимье. Снег выпал, мороз речки и озера сковал льдом. Там сейчас в лесах хорошо. Тишина звенящая, а воздух чистый, словно родниковая вода. Дышать хочется. Я люблю такую пору.

— Возьми меня когда-нибудь в такую осень, — попросила она.

— Возьму, — пообещал я. — Мы с тобой сядем на поезд и поедем далеко-далеко, туда, где прошло мое детство.

— Но прежде мы поднимемся на вершину Кавказа… Помнишь, ты обещал мне? — спросила она.

— Конечно, конечно, помню, — радовался я тому, что она уже живет, что у нее появились мысли, чувства, что память вернулась к ней.

— «Кавказ подо мною. Один в вышине…» Мы вместе прочтем это стихотворение. Я тебе не говорила — ведь я тоже с детства мечтала побывать на Кавказе, я тоже любила читать Лермонтова с Пушкиным. Помнишь? «Раз — это было под Гихами — Мы проходили темный лес; Огнем дыша, пылал над нами Лазурно-яркий свод небес. Нам был обещан бой жестокий. Из гор Ичкерии далекой Уже в Чечню на братний зов Толпы стекались удальцов…»

— Это «Валерик», — вспомнил я.

— Да, — ответила она. — В школе я хорошо знала это стихотворение… Позже ни одной строчки не могла вспомнить. А тут вдруг вспомнила. Наверное, это все из-за того взрыва. Веришь, я стала вдруг помнить такое, о чем, казалось бы, давно уже забыла. Вот лежу, вспоминаю и дивлюсь себе…

— Такое случается, — сказал я. — История знает случаи, когда сильный стресс позволял человеку вспомнить даже то, что с ним происходило в младенчестве.