Братья Ждер

— А дьячок-то Памфил! Вот тебе и ученый! Он-то прочитал в грамотке отца Тимофтея, что у вас тут ратные дела и всякие невзгоды, Услышав такие вести, боярыня Илисафта схватилась за голову, закричала и сразу сомлела. Дьячок тут же признался, что он не разумеет по-сербски и все свои священные книги читает наизусть по-молдавски. И, узнав это, конюший Маноле и боярыня Илисафта обрадовались. Вот я и хочу упредить вас: кому писать грамотку, тут я вижу, есть; а там читать ее в Тимише некому.

— Как же быть, дед?

— Ничего иного не остается, жеребчик, как сказать мне. Я буду держать твои вести в голове. А по прибытии сразу и передам.

— В таком случае, дед, передай, что я скучаю по мамане. И еще скучаю по батюшке. Живу хорошо. И хотел бы получить от нашего господина дозволение приехать в Тимиш за собаками и ястребом, потому как они нужны нам с княжичем Александру.

— А еще что?

— Больше ничего, дед, кроме того что низко кланяюсь братцу Симиону и желаю ему здоровья.

— Ну что ж, жеребчик, добре. Иной грамотки тебе и не надо. Доеду до Тимиша, явлюсь к их милостям и доложу: так, мол, и так — вот что велел сказать вам Ионуц Черный: «Шлю низкий поклон родителю и родительнице и желаю им здоровья. А еще кланяюсь брату моему Симиону. И ястребу и псам. Скоро пришлю за ними Георге Татару». Чур тебя, нечистая сила!

— Нет, дед, мне самому хочется приехать за ними.

— В таком случае поклонюсь и скажу, что ты скоро приедешь домой. Лучшей вести для них н не придумаешь.

— Не в моей это воле, дед.

Старшина покачал головой и вздохнул. Вздохнул и Ионуц.

Некифор отвел юношу в сторону и, склонив к нему лицо, заросшее жесткой бородой, тихо пробормотал:

— Послушай меня, старика. Не лезь ты со своей смекалкой. Так оно лучше будет.

Ждер понимающе рассмеялся, глядя на своего господина. Алексэндрел расслышал слова старшины и тоже захохотал. Некифор Кэлиман поклонился юному князю и пошел на другой конец стола напомнить кумовьям, что пора почтительно благодарить господаря и собираться в обратный путь.

— Теперь у меня новая забота: отвезти до места младенца-охотника, вверенного мне господарем, — сказал он, глядя смеющимися глазами на юношей.

Это было в первый день июля.

Две недели спустя княжич отъехал со своей свитой в Новую крепость близ Романа, чтобы передать тайные поручения новому пыркэлабу Фоте Готкэ. Из Романа он направился дальше — в Бакэу, где возводили новый господарев дворец и где ему надлежало найти ворника Исайю и передать ему особые повеления князя.

Восемнадцатого июля Алексэндрел достиг Хотина, где нашел своего деда Влайку и сына его Думу. Тут же гостила тетка его отца, княгиня Анна. Повеление князя Штефана гласило, что надо торопиться с жатвой. А воинам неотлучно находиться в указанных местах и позаботиться, чтобы пороха было вдоволь. Княгиню Анну приглашали погостить в Нямецкую крепость. На этой же неделе должен был прибыть за ней княжеский поезд. Алексэндрел поклонился деду своему Влайку и дяде Думе, преклонил колена перед теткой отца и не преминул представить высоким родичам своего товарища Ждера.

Княгине Анне шел шестидесятый год. Была она еще крепкой женщиной, но стала слаба глазами. Приказав своему внуку и Ждеру стать на освещенное солнцем место, она увидела их будто в далеком мареве, улыбнулась, радуясь их молодости, и печально вздохнула о невозвратном прошлом.

Тридцатого июля утром княжич выехал из Хотинской крепости. На стенах затрубили трубы, а пыркэлабы проводили его за крепостной ров. Алексэндрел поклонился дядьям, поглядел на черные бойницы в стенах и в окружении свиты направился прямо на запад. По повелению Штефана он должен был в тот же день прибыть в Сучаву и потому торопился достичь поскорее ионэшенской усадьбы. К обеду они уже были там.

День был облачный. С гор дул прохладный ветер, предвещавший дождь.

Травы на лугах и хлеба клонились навстречу мчавшимся всадникам. Княжичу в этом волнистом движении мнилось что-то враждебное, непокорное. Ионуцу же чудился в нем горячий призыв. Природа отвечала каждому из них согласно его внутреннему чувству. Вместе с тем юный служитель сознавал себя виноватым перед своим господином, — ведь его радовало все то, что могло помешать исполнению желаний княжича.

Едва они остановились у ворот усадьбы и соскочили с коней, дверь дома широко распахнулась и на порог выбежала тоненькая, сияющая радостью девушка. Застыв на пороге, она устремила на них нетерпеливый взор. Взгляд этот пронзил Ждера до глубины души. Однако напрасно он доверился игре воображения: на самом деле Наста осунулась, похудела и смотрела на них со страхом.

Алексэндрел торопливо шагнул к ней; девушка низко поклонилась. Тут же на крыльцо выбежала боярыня Тудосия и кинулась поддержать дочку.

— Добро пожаловать, государь, — проговорила она, разрумянившись и бурно дыша. — Сегодня утром я гадала на бобах, и вышло к радости и гостям. Но дочь наша вот уж несколько дней хворает.

— Что с ней? — встревоженно спросил княжич, сжимая холодные руки девушки.