Братская ГЭС

Как во стольной Москве белокаменнойвор по улице бежит с булкой маковой.Не страшит его сегодня самосуд.Не до булок...               Стеньку Разина везут!Царь бутылочку мальвазии выдаивает,перед зеркалом свейским                        прыщ выдавливает,примеряет новый перстень-изумруд -и на площадь...                Стеньку Разина везут!Как за бочкой бокастой                      бочоночек,за боярыней катит боярчоночек.Леденец зубенки весело грызут.Нынче праздник!                Стеньку Разина везут!Прет купец,            треща с гороха.Мчатся вскачь два скомороха.Семенит ярыжка-плут...Стеньку Разина везут!!В струпьях все,                едва живыестарцы с вервием на вые,что-то шамкая,               ползут...Стеньку Разина везут!И срамные девки тоже,под хмельком вскочив с рогожи,огурцом намазав рожи,шпарят рысью -               в ляжках зуд...Стеньку Разина везут!И под визг стрелецких жен,под плевки со всех сторонна расхристанной телегеплыл     в рубахе белой                    он.

Он молчал,           не утирался,весь оплеванный толпой,только горько усмехался,усмехался над собой:«Стенька, Стенька,                 ты как ветка,потерявшая листву.Как в Москву хотел ты въехать!Вот и въехал ты в Москву...Ладно,       плюйте,               плюйте,                      плюйте -все же радость задарма.Вы всегда плюете,                  люди,в тех,       кто хочет вам добра.А добра мне так хотелосьна персидских берегахи тогда,         когда летелосьвдоль по Волге на стругах!Что я ведал?               Чьи-то очи,саблю,       парус             да седло...Я был в грамоте не очень...Может, это подвело?Дьяк мне бил с оттяжкой в зубы,приговаривал,              ретив:«Супротив народа вздумал!Будешь знать, как супротив!»Я держался,            глаз не прятал.Кровью харкал я в ответ:«Супротив боярства -                     правда.

Супротив народа -                  нет.От себя не отрекаюсь,выбрав сам себе удел.Перед вами,            люди, каюсь,но не в том,             что дьяк хотел.Голова моя повинна.Вижу,      сам себя казня:я был против -               половинно,надо было -            до конца.Нет,     не тем я, люди, грешен,что бояр на башнях вешал.Грешен я в глазах моихтем, что мало вешал их.Грешен тем,            что в мире злобствабыл я добрый остолоп.Грешен тем,            что, враг холопства,сам я малость был холоп.Грешен тем,            что драться думалза хорошего царя.Нет царей хороших,                   дурень...Стенька,         гибнешь ты зазря!»Над Москвой колокола гудут.К месту Лобному                Стеньку ведут.Перед Стенькой,                на ветру полоща,бьется кожаный передник палача,а в руках у палача

                   над толпойголубой топор,               как Волга, голубой.И плывут, серебрясь,                     по топоруструги,        струги,                будто чайки поутру...И сквозь рыла,               ряшки,                      харицеловальников,               менял,словно блики среди хмари,Стенька        ЛИЦА             увидал.Были в ЛИЦАХ даль и высь,а в глазах,            угрюмо-вольных,словно в малых тайных Волгах,струги Стенькины неслись.Стоит все терпеть бесслезно,быть на дыбе,              колесе,если рано или позднопрорастают           ЛИЦА                грозноу безликих на лице...И спокойно           (не зазря он, видно, жил)Стенька голову на плаху положил,подбородок в край изрубленный упери затылком приказал:                     «Давай, топор...»Покатилась голова,                    в крови горя,прохрипела голова:                   «Не зазря...»И уже по топору не струги -

струйки,         струйки...Что, народ, стоишь, не празднуя?Шапки в небо - и пляши!Но застыла площадь Красная,чуть колыша бердыши.Стихли даже скоморохи.Среди мертвой тишиныперескакивали блохис армяков          на шушуны.Площадь что-то поняла,площадь шапки сняла,и ударили три разаклокоча,         колокола.А от крови и чуба тяжела,голова еще ворочалась,                       жила.С места Лобного подмоклоготуда,      где голытьба,взгляды        письмами подметнымишвыряла голова...Суетясь,         дрожащий попик подлетел,веки Стенькины закрыть он хотел.Но, напружившись,                  по-зверьи страшны,оттолкнули его руку зрачки.На царе        от этих чертовых глаззябко      шапка Мономаха затряслась,и, жестоко,            не скрывая торжества,над царем          захохотала                     голова!..