Братская любовь

Поэтому Маша стремилась поддерживать иллюзию независимости хотя бы в мелочах. Она уже смирилась с тем, что съеденная рыба будет стоить дороже первоначально выбранного огненного супчика. И, значит, еще больше сократит ту незначительную сумму, которую надо растянуть до конца путешествия, с учетом всех непредвиденных обстоятельств и трат. Жалея о каждом песо, Маша выложила на стол деньги.

Роман пожал плечами, дескать, «мы могли бы угостить тебя, но, если ты настаиваешь…» и протянул руку за деньгами. Но Ник решительно остановил его.

– Тут слишком много, художница.

– А сколько стоила рыба?

– А ты рыбу не заказывала.

– Но ведь я ее съела, – уперлась Маша.

– Ну и что? Твоим заказом был суп, и мы с тобой просто поменялись. Или у тебя слишком много денег?

При этих словах Люба скептически хрюкнула, а Роман небрежно заметил:

– Ну что ты мелочишься, олдбой! Ей-право, разница-то всего в нескольких жалких песо.

– Мой щедрый друг, – отозвался Ник, – если ты помнишь, весь бюджет нашей временной попутчицы меньше двухсот долларов. Когда и как она вернется к своим оплаченным завтракам и ужинам пока не знает никто. Почему, думаешь, она даже от сока отказалась? Еще вопросы есть?

– Тогда пусть вообще не платит. Не обеднеем, – предложил Роман под возмущенное фырканье Любови.

– А ты скажи это ей. Как, художница, согласна?

– Нет, я должна платить, как все, – упрямо повторила Маша.

– Видишь? Ей гордость и предубеждения не позволяют. Или страх, что с нее стребуют услугами. Так что бери с нее, Ромыч, стоимость супчика и закроем эту тему. Так и запишем!

После ужина измученная Маша совсем раскисла: мысли ее путались, глаза сами собой закрывались, а маска внимания то и дело сползала с лица. Но неутомимая Любовь жаждала новых приключений. Она предложила компаньонам романтическую ночную прогулку по берегу моря и купание голышом. Маша знала, что вопреки своему желанию, вынуждена будет тащиться за своими «благодетелями» на этот дурацкий пляж, сидеть, клевать носом и ждать, пока они не накупаются вдоволь. И еще неизвестно, не посетит ли шальную Любину голову идея новых развлечений. Если бы только Маше было куда уйти!

Спасение пришло неожиданно: Ник, зевнул и сказал, что устал и хотел бы вернуться в отель.

– Нацелился на лав стори, а, Никитос? – тут же съязвила Люба. – И грелочку на все тело уже прикормил…

При этих словах на Машином измученном лице снова появилось затравленное выражение. Увидев его, Ник недовольно скривился.

– Да не слушай ты ее! Ох, как же с вами, девками, сложно! А у тебя вечернее обострение стервозности, да, Любаня? Направь свой страстный темперамент на Ромыча, он будет только счастлив. Правда, Ромыч? Думаю, что в купании ню вам «ню понадобятся» дополнительные участники. Буэнос ночас, амигос!

Пары разошлись, договорившись встретиться за завтраком, в восемь утра. На прощанье Люба снова не удержалась:

– Ладно, детки. Чмоки-споки-ноки! А ты, подруга, береги целомудрие нашего Никитоса!

***

– Ма-а-ам! Клопик, жрать хочет. Она уже начала хныкать и скоро заорет.

– Никита, сколько раз я тебе говорила, что не «жрать», а «есть», не «заорет», а «заплачет»! И потом, что ты мне об этом докладываешь? Ты же взрослый парень – возьми и покорми сестренку.

– Ну ма-а-ам! Ну почему я должен все это делать? Вы же меня не спрашивали, когда рождали Клопика. Если б я знал, что мне придется так мучиться, я бы ни за что не согласился!

– Ах ты, святой мученик! Никита, ты же хочешь, чтобы тебя считали взрослым? А у взрослых людей есть свои обязанности, которые надо выполнять, даже если они не слишком приятны. Я сейчас не могу оторваться от работы. Так что давай, милый, подключайся!

– А чем ее кормить? – сдался Никита.

– Возьми в столе, на нижней полке с правой стороны баночку детского питания.

– Ну ладно, так уж и быть, покормлю. Ма-а-ам, а какую банку взять?

– Любую.

– Тут есть кабачок, яблоко с морковью…

– Дай ей кабачок. Только не отвлекай меня сейчас, иначе я никогда не закончу.

Никита притворно тяжко вздохнул и склонился над детским манежиком.

– Ползи сюда, Клопик! Сейчас я дам тебе пожрать. А вот хныкать не надо, я тебе не мама.

Однако малышка и не думала хныкать – она обнажила в улыбке розовые десны, где сверху и снизу торчали несточенные волнистые краешки будущих зубов, и выдула большой слюнный пузырь.

– Как у тебя это круто получается! – прокомментировал Никита. – Давай, садись на свой обеденный трон. Вот сейчас салфеточку повяжем и будем лопать. Хочешь кабачок?

Никита открыл банку и, подцепив на самый краешек ложки немного зеленоватой массы, попробовал на язык:

– Фу, гадость какая! Как ты будешь это жрать? Но ты, Клопик, еще даже не догадываешься, что на свете есть настоящая вкусная еда – чипсы там, или мороженое… Так что открывай скорее пасть. Ам…

Но Клопик даже и не подумала открыть рот: она недоверчиво смотрела на брата. Казалось, она понимает, что он пытается впихнуть в нее то, что самому не нравится. На Клопиковой румяной толстощекой мордашке читалось знаменитое выражение театрального гения – «не верю!».