Бразилис

«Исабель Гарсия Д’Авила умерла при родах. Захоронена на кладбище Ресифе вместе с младенцем».

– Вот это да! – прошептала.

Подняла глаза от книги городского регистра: в окно светило солнце, безжалостно, как прожектор в лицо актеру.

– Только почему на кладбище Ресифе, а не Олинды? Она же наверняка у себя дома рожала.

Поискала в книге церковных расходов: Ф.Ш. получал заказы от ордена ещё год после страшной даты. Восемь фигур, пять барельефов и всё, след исчезает. Ни одна из трёх статуй Альмы не была сделана Каброй в Олинде.

Где же тогда?

От безысходности захотелось плакать. Решила утешить себя шагами. Покинула архив и снова пошла к церкви. Поглядела с холма: город варился в кипящей дымке. Лягушки просили у солнца пощады. Рыбаки спрятались в тавернах-пещерах. Среди черепичных крыш выделялась одна, самая высокая – крыша отеля и бывшего дома Гейта. «Не переживай, у меня тоже пусто», – обратилась к гостинице в мыслях. Вздохнула и окунулась в полумрак храма.

10

– Опять пришла. На нас смотрит.

– Может, она кого-то ищет?

– Скорее, просто гуляет, как все эти, с фотокамерами, в сандалиях, шортах.

– Не думаю. Поглядите, как внимательно нас изучает.

– Успокойтесь, какое нам дело? Наша задача стоять в нишах.

– В нишах… – вздох. – Вам тут не скучно? Я жду пасхальной процессии, чтобы вновь увидеть море. Иногда даже жалею, что оставила тело. Валькирия, молодой, каждый вечер на берег ходила…

– Так возвращайся, тебя никто не держит.

– А если кто-нибудь займет моё место? Нет, здесь я чувствую себя нужной. Шепчу в головах прихожан, утешаю.

– Глядите, иностранка уходит! Вот бы не возвращалась.

– А мне она нравится. Есть в ней что-то, чего нам в наших прежних телах не хватало.

11

Не люблю восточный ветер. С ним появляются точки на горизонте и растут, растут пока не сделаются кораблями. С них новые люди сходят на мой берег, называют его Бразилис. Каждый обращается со мной словно хозяин. Они рубят мои деревья, убивают животных, разоряют хижины моих индейцев. Я заманиваю чужаков в трясины, скармливаю ягуарам. Но только тех, что с ружьями. Другие же, в рясах, меня забавляют.

– Здесь нет Бога, – сказали монахи, впервые меня увидев.

Достали из сундуков чертежи и книги. Расчистили холмы от джунглей, на кирпичи раздробили мои скалы.

– Научим этих дикарей как жить и в кого верить.

Построили храмы, обрядили статуи в парики и наряды. Нарисовали картинки с адом, чтобы пугать им моих аборигенов.

– Поглядите, что с вами станет, если не начнете жить, как мы говорим вам. Будьте покорным и бойтесь Бога – на всё его воля. Креститесь, венчайтесь, исповедуйтесь, причащайтесь. Вот список грехов. Если что-то делали из этого списка, Божье прощение можно купить – мы принимаем все виды оплаты: дома, скот, драгоценности, деньги, сыновей в наше войско. Если нечего дать – отрежьте волосы. Пойдут на парик для какого-нибудь санто.

Они рядами выставляли лавки для слушателей своего спектакля. Стены церквей превращали в картины.

– Садись, задирай голову, смотри: всё выше тебя, а ты малютка, человечишко, прах, ничтожество, несовершенство. Perola barroca – жемчужина без оси, с наростом, с пороком. А теперь погляди на алтарь, на купол: в небесном саду золотые лозы, они алмазной росой покрыты. Хочешь попасть в этот мир после смерти? Веди себя, как мы говорим, и обязательно жертвуй. Твои деньги – вода для золочёных лилий, бархатная одежда для статуй, серебряные гвозди в ладони Иисуса, рубиновая кровь для его коленей. Отдавай десятину, если хочешь рая. Видишь, какой господь щедрый? Видишь, сколько в его саду богатства? Если будешь послушным, оно ждет тебя после смерти, человечишко, прах, ничтожество, несовершенство.

У каждого главаря такого посольства Бога есть книга инструкций. «Строить храмы надобно так-то и так-то, тут, на стене, нарисовать чёрта, что записывает имена грешников в длинный список. Там, наверху, изобразить ангела. В его списке непременно должен быть губернатор и сеньор, который пожертвовал землю под церковь. Прихожане любят глядеть на кровь и казни, потому на алтаре будет распятый Иисус, рядом – обезглавленный Иоанн Креститель. В боковой капелле поставим расстрелянного Себастьяна».

Проклятый восточный ветер всё гнал и гнал ко мне корабли, чужаки прибывали. Моих змей, трясин и клыкастых перестало хватать для расправы с ними. Иностранцев сделалось тысячи, миллионы. Заполонили меня и эти, в коричневых рясах. Лишь один из них произнес, меня увидев:

– Вот где живет Бог.

И улыбнулся. Метались чайки, ветер шумел лесом, за холмами вечернее небо спело гранатом. Он гладил всё взглядом, не мог оторваться.

Его я больше всех на себе любила. Дала ему посмотреть себя всю, а когда истекло его время, сохранила под круглым камнем с надписью «Давид Гимараиш».

12

Давид вышел во дворик с арками, сел на скамейку. Услышав шаги, опустил глаза в книгу.