Бред какой-то!

– Когда мне будет семьдесят четыре.

– Правильно, – похвалил доктор Блум. – Всему свое время.

Он загадал мне загадку:

– Ехал как-то один человек в Санта-Фе. Дело было до того, как изобрели мобильные, а карты у него не было. Но он повсюду спрашивал дорогу, и люди показывали ему, куда ехать. Однажды он притормозил на развилке: одна дорога вела направо, другая – налево. Он не знал, какая из них ведет в Санта-Фе. На развилке стоял домик. В нем жили двое братьев-близнецов. Они были совершенно одинаковые: думаешь, что говоришь с одним, оказывается, что это другой, думаешь, что говоришь с другим, а он может с тобой и согласиться. Разница заключалась только в одном: один всегда врал, а второй всегда говорил правду. Наш путешественник стучится в дверь и имеет право задать один вопрос тому брату, который откроет. Какой вопрос, Салли Мо, он должен задать, чтобы узнать, какая дорогая действительно ведет в Санта-Фе?

Я долго думала, пока не нашла ответ. И потом еще немного, чтобы удостовериться, что он правильный.

– Молодец, – сказал доктор Блум. – Ты выживешь там, снаружи.

Это произошло во время нашей первой встречи. И тогда я тоже думала, что у меня есть шанс. Шанс здесь выжить.

Вторую партию выиграл Дилан. Они с Бейтелом убирают фигуры. Остров уже виднеется на горизонте, тяжелые тучи глубже, чем обычно, вдавливают его в море. Я загадаю Бейтелу загадку про близнецов. Уверена, он разгадает ее тут же, не задумываясь. А потом спросит, что тому страннику понадобилось в Санта-Фе.

Через несколько часов: когда мы приехали в кемпинг, у палатки нас ждал Брандан. И теперь в палатке в каких-то трех метрах от меня флиртуют, фривольничают, физкультурничают и занимаются всем, чем еще можно заниматься на букву Ф (и F). Я слушаю кантаты Баха. По мнению доктора Блума, они близки к возвышенному.

– Искусство – это попытка пробудить в другом чувство возвышенного, но это возможно, только если этот другой уже испытал возвышенное в жизни. Искусство вызывает в памяти воспоминание о возвышенном. Все, что ты отныне прочтешь, только обогатится от того, что ты испытаешь за три месяца, пока не будешь читать, – объяснил доктор Блум. – Это как электрический велосипед, Салли Мо. Его нужно заряжать, но и крутить педали тоже придется, иначе не сдвинешься с места. Заряжаешь возвышенным, а педали крутишь, время от времени подпитываясь искусством. Так можно прожить жизнь, особо не напрягаясь. И никакой встречный ветерок тебе не помеха.

Брандан мне не помеха, он нормальный мужик. У них с мамой все равно ничего не получится, так пусть хоть попритворяются пока. Мама Донни осталась дома. Она думает, что Донни сбежал с бандой и полными карманами денег. Это мы ей так рассказали. Она верит, что однажды, в сочельник, он вернется домой на дорогом авто, а она как раз будет ждать его у окна и смотреть на падающий снег. Что ж, ждать ей придется долго. Если он и вернется домой, то в гробу. Бейтел во что бы то ни стало хотел поехать с нами, поучаствовать в охоте на сокровища – прошлую он пропустил. И побыть со мной.

Мы с Диланом сидели на бревне и затачивали кончики веток. Мы не провели в кемпинге и четверти часа, как уже заскучали до смерти. Чего-то не хватало, но мы не понимали чего. Как я уже писала, когда мы приехали, Брандан сидел у маминой палатки, а Фил – у палатки мамы Дилана. Они сидели, как если бы ждали каждый своего врача в больничной приемной. Не переговаривались, а просто таращились в пустоту, будто думали, что из песка вдруг вырастет столик с журналами. И тут пришли мы, и Брандана затащили в палатку, а Фил сказал маме Дилана:

– Нам нужно поговорить. По деревне ползут всякие слухи.

Так что в одной палатке тут же занялись fизкультурой и прочим fитнесом, а из второй доносились только возбужденное фырканье и фрагменты фраз. Я загадала Бейтелу загадку про близнецов в домике на развилке дорог, но Бейтел не захотел ее разгадывать.

– Почему один их них врет? – спросил он.

– Не знаю.

– Это же плохо.

– Это неважно.

– Нет, важно, – сказал Бейтел. – Этот человек – подлец.

Он скрылся в лесу, а мы с Диланом снова принялись за ветки.

Дилан спросил:

– Что хуже, Салли Мо, попрощаться и не видеть друг друга целый год или попрощаться на год и потом видеться каждый день?

Вот оно в чем дело! Завтра мы не сможем попрощаться, потому что мы это уже сделали. Если только, подумала я… если только мы не найдем другой способ проститься. Вслух я этого не сказала. Шел дождь, но наше бревно лежало под деревом, и мы не слишком промокли.

Фил вышел из палатки с сияющей улыбкой на лице.

– Она все поняла, – сообщил он, – и расскажет местным, что это неправда, что между нами ничего не было. Хотя ей и жаль, что это так.

– Тебе тоже, наверное, жаль, – сказал Дилан. – Моя мать послужила бы отличным материалом для твоей книги.