Бредущие сквозь Лабиринт

— Доброе утро. А где Рахель?

— Там. — неопределённый жест рукой, — Моется.

— Ага. — он тоже перебрался на край постели, и присел рядом, — Как спалось?

— Плохо. Мне… Снился кошмар. Как я оказалась одна в лесу. Дикий такой лес — ёлки да сосны. Папоротники до пояса. Темно, как у… Хрен с ним, назовём, как положено: у негра в заднице. И я бегу по какой-то кривой тропке, а за спиной кто-то топает и рычит: стая волков, что ли… Слышу их всё ближе и ближе. — женщину передёрнуло, — А потом кто-то что-то закричал, позвал меня, и меня перевернуло в воздухе, и я… Вдруг оказалась в саду. Цветочки там всякие, травка мягонькая вокруг, да бабочки… Чушь, да?

— Ну, может, не такая уж чушь. Лес и волки — это, несомненно, как сказал бы любой психоаналитик — отражение твоего беспокойства, вернее, беспокойства твоего подсознания. А возникло оно от непонимания и невозможности выбраться из чуждых разуму и привычному миру, обстоятельств. То есть — этого вот лабиринта. А то, как ты спаслась…

Об этом спроси Рахель. Она проснулась, когда я стал трясти тебя за плечо и звать.

— А-а… Так это ты кричал. Ну, спасибо. Спас, можно сказать, от кошмара.

— Ну, положим, не кричал, а шептал — боялся как раз Рахель разбудить. И — всегда пожалуйста. Видишь: нам как бы тонко намекают, что и спать нам лучше… Семьёй.

— Ага. Точно! Иногда я всё же думаю, что в сентенциях недоброй памяти Агнетты что-то было, — румяная и раскрасневшаяся от явно очередной ванны Рахель возникла на пороге проёма, — Это ты сделал всё это. И только для того, чтоб проверить свою какую-то теорию о полигамии! И потешить либидо!

— Блинн… Раскусили вы коварного меня. Сознаюсь: мне всегда было одной жены — мало, и я по ночам ездил ещё и к проституткам… Ну а если серьёзно — думаю, мы не одиноки тут, в лабиринте.

Наверняка существуют и другие команды, с другим, так сказать, составом игроков.

— В смысле — другим?

— Ну, это просто. Например: два мужчины и женщина. Три мужчины и женщина. Один мужчина и одна женщина. Два мужчины и две женщины. А у нас, если вспомните, изначально было — три женщины и один мужчина.

— А почему ты думаешь, что число участников обязательно должно ограничиваться цифрой «четыре»?

— Я так не думаю. Просто лень перечислять: «три мужчины и две женщины. Пять женщин и четыре мужчины…». Вы же все эти варианты можете и сами додумать!

— Можем. Но почему-то не верится. В такое.

— Почему, Рахель?

— Не знаю. Но чувствую, что число «участников» и правда — должно быть ограничено. Хотя бы для того, чтоб по коридорам и камерам не таскалась, тычась туда и сюда, и отгоняя от сосков с водой и лотков с пищей более слабых коллег по несчастью, плохо организованная и вечно спорящая и ругающаяся толпа. Как-то это…

Не соответствует духу этого места, как мне кажется!

— Хм-м… Возможно, какое-то рациональное зерно в твоих мыслях есть. Неспроста же нам практически сразу удалось Агнетту «отсеять».

— Точно. Вначале мне было как-то… Жаль её. Думаю себе — вдруг женщина погибнет из-за своей принципиальности!

— Полина! — Рахель поправила прядь влажных волос, — Называй вещи своими именами. Не «принципиальности», а — дури! Причём — откровенной. А ещё — склочного отвратительного характера. Конечно, там, наверху, — кивок головой, — такие обычно находят себе жертву. Подкаблучника. Паровоз, который тащит по жизни её и её балованных и таких же злобно-склочно-тупых отпрысков, занимающих таким образом жизненное пространство тех, кто более достоин. Порядочен. Умён. Но я согласна была там с этим, и этими — мириться. Ведь там — то всегда можно было их послать куда подальше, сделать ручкой! Или просто самой отчалить: благо — было куда!

А здесь — куда бы мы от неё девались?

— Рахель. Ты дарвинистка? — Полина смотрела с интересом.

— Ну… Не то, чтобы совсем уж рьяная… Скорее — прагматик. Я давно поняла: здесь, в лабиринте, в этом искусственном мире, выживание — куда сложней, чем наверху. В так называемом «социуме». Здесь всё — утрированно обострено. Конкретно.

И нет заботливых родителей, друзей, воспитателей и учителей. Коллег по работе. Свободного пространства. Кучи различных рабочих мест — от полотёра до президента банка. И неспроста взяли именно нас — стариков, имеющих чёткие жизненные позиции и… Опыт. Думаю, именно это — наш опыт, и трезвый взгляд на незнакомые и непривычные обстоятельства — и имело решающее значение для нашего отбора.

И вот мы здесь: в чуждой нам среде. Созданной специально. Искусственно. Чтоб «проредить» злобных стерв, хлюпиков, идиотов, да и просто — психически неустойчивых.

И если хотим выжить, и не оказаться «прореженными», надо действовать не «по совести», и «общечеловеческой морали», а по — разуму! Да, это — должны быть, пусть даже жестокие, но разумные решения! То есть, я уверена, что просто высказала сейчас вслух те принципы, которыми в той или иной степени руководствуется в последние дни и каждый из вас.

Разве не так?!

Керк помолчал, переглянувшись с Полиной. Он не сдерживал улыбки.

Полина сказала за них обеих: