– Лучше б стаканом угостил, – буркнул мужчина и нажал педаль газа. До дома Северного было рукой подать, и они доехали за три минуты. Машина вкатила в старый серый двор, остановилась, и Борис Александрович спешно принялся доставать из багажника сумку племянника.
– Пойдем, пойдем, – торопил он Геннадия, сунув таксисту смятую трешку. – Чай поставим.
Они поднялись на третий этаж.
– Входи, – дядя пригласил его в ухоженную двухкомнатную квартиру с толстыми персидскими коврами. Борис Александрович любил ковры, когда-то копил на них деньги и с удовольствием застилал ими полы и вешал на стены. Поэтому в прихожей было принято разуваться и ступать или босиком, или в носках на мягкий теплый ворс.
– Ты посиди в гостиной, а я поставлю чайник, – предложил Борис Александрович и покатился на кухню.
Беспальцев с удовольствием сел на мягкий диван, покрытый бежевым пледом, и посмотрел на фотографию жены дяди Бори, висевшую на стене. Странно, но покойная тетя Клава была на него поразительно похожа: такая же колобкообразная фигура, круглое лицо, выпуклые глаза, только не серые, а черные. Все знали, что она ярая почитательница его таланта. Когда к чете Северных приходили гости, женщина готовила национальное еврейское блюдо – фаршированную рыбу – и тараторила: мол, лучше конферансье, чем ее благоверный, нет во всей Одессе, а может, и в Москве. Послушав хозяйку, гости переключались на хозяина, который обычно предавался воспоминаниям. А ведь было что вспомнить! Он работал со многими известными артистами.
Беспальцев знал: сегодня дядя Боря тоже расскажет что-нибудь из своей прошлой жизни, и он не ошибся. Северный снова вкатился в гостиную, таща за собой столик на колесиках, на котором темнел уже разрезанный шоколадный торт, заварной чайник и чашки с блюдцами из какого-то умопомрачительно дорогого сервиза.