Бремя чести (СИ)

Каждый звук этой мелодии словно раскаленной струной резал Аткаса по сердцу, оставляя глубокие ровные раны. Он притаился за толстым стволом дерева и замер, в волнении ожидая, когда из ратуши начнут выходить люди. В пальцы удобно легла рукоять кинжала. Странным образом она придавала сил и заставляла сердце биться ровнее. Юноша, крепче и крепче стискивая рукоять, напряженно наблюдал за входом.

Первым вышел Торик. Он прямо-таки сиял, его рожа была краснее, нежели обычно, а толстое тело облегала нарядная одежда с золотой вышивкой. Бороду, обычно нечесаную и торчащую в разные стороны неопрятными кустиками, ему обильно напомадили и заплели в косички, словно он был не человеком, а гномом.

За ним скромно, но с гордо поднятой головой шагала Цила, изменившаяся почти до неузнаваемости.

Аткас пошатнулся в своем убежище и вогнал ногти левой руки в податливую кору дерева, кроша ее на мелкие кусочки и словно стремясь полностью содрать этот защитный древесный покров.

На Циле красовалось очень знакомое платье. На стоящем воротничке прихотливо извивалась серебряная нить; корсаж плотно обнимал высокую грудь, низкий вырез, однако, был целомудренно скрыт пеной белоснежных кружев; в декоративных разрезах на пышной синей юбке желтели шелковые вставки. Сколько раз Аткас в тоске смотрел на это платье, гадая, когда же его кто-нибудь купит у портнихи, и он перестанет, наконец, на него облизываться? Он даже приблизительно не смог бы сказать, сколько оно стоит, это платье из мастерской напротив их с Цилой подвала, но точно знал, что очень, очень много золотых.

Волосы Цилы были уложены в высокий пучок, однако несколько рыжеватых прядок были умышленно выпущены наружу и локонами падали на спину. Среди венка из живых цветов поблескивала на солнце маленькая серебряная подвеска с ярким голубым камешком, спускавшимся на середину лба. Губы Цилы застенчиво улыбались, но в глазах сияло и переливалось счастье.

Торик обернулся и по-хозяйски указал пальцем рядом с собой, и Цила, не помедлив и мгновения, рванулась к нему, чуть не запутавшись в юбке. Самодовольно улыбаясь, Торик погладил ее по голове, в пальцах застряли цветы и он, недолго думая, их небрежно оборвал. Дальше они пошли, держась рядом, девушка уцепилась за локоть мужа и все-таки отстала на четверть шага, словно не решаясь идти с ним наравне.

За молодоженами величаво выступала незнакомая старуха, державшая на руках малыша.

Его малыша.

Даже издали Аткас заметил, что ребенок сильно подрос и заметно поправился, его тельце округлилось, видать, из-за хорошей еды. В бархатном костюмчике он напоминал сынишку какого-нибудь лорда. Малыш ничуть не возражал, что его несут чужие руки, и с любопытством осматривался вокруг, не проявляя никакого желания заплакать.

Подумать только, ведь они его даже не назвали. Малыш да малыш… Иногда Аткас, особенно перед сном, пытался перебирать в уме известные ему имена, но так ничего и не придумал. В конце концов он решил, что одна голова — хорошо, а две лучше, поэтому ему стоит подождать, пока они с Цилой не встретятся. Он хотел, чтобы они вдвоем назвали сына.

Наверное, сейчас у малыша уже есть какое-то имя. Может, даже Торик его предложил. Все может быть.

Смеющиеся девушки, в которых Аткас узнал подружек Цилы, осыпали молодых яркими тряпичными лоскутами. Разноцветный дождь вызвал у всех бурю восторга, многие кричали: «К счастью! К счастью!».

И ни единой черточки грусти не усмотрел Аткас на челе бывшей любовницы. Она беззаботно смеялась, ловила в ладони цветные лоскуты, а потом обернулась и стала с нежной заботой вынимать их из волос Торика.

Какую там историю пересказывал Слэм? Что-то про двух влюбленных, Талину и Дариана… Содержание Аткас помнил плохо, но конец врезался в память: Дариан зарубил свою любимую, ее мужа, а потом и себя. Или уже позже его повесили?

Чувствовал он себя в точности как тот Дариан. Искушение выскочить прямо перед Ториком и вонзать в него кинжал, пока он, окровавленный, не рухнет под ноги Цилы, было очень велико. Юноша уже не чувствовал пальцев, которые обхватили рукоять кинжала, они занемели и не могли бы отлипнуть от прохладных металлических выступов при всем желании.

Процессия двинулась куда-то по улице. Молодожены шли пешком. Торик щедро зачерпывал из поясного кошеля горсти медных монет и расшвыривал их над головами зевак и прохожих. Там, где падали деньги, происходило секундное замешательство, а потом люди торопливо опускались на землю и собирали красные кружочки, стукаясь лбами, но не допуская никаких ругательств.

Ну, сию минуту или никогда! Аткас, задержав дыхание и ощутив тяжелые и частые удары сердца, бьющегося где-то в глотке, стал медленно считать про себя до пяти. Решиться или нет? Взять на себя грех?