Бремя имени

Вагоны набиты детьми, женщинами и стариками. Лиля сидит у открытого окна. За окном кончилось лето, да и сентябрь выдыхается. Но еще держатся погожие солнечные дни, и яркие потоки света заливают кроны деревьев. Девочка выглядывает в окно, подставляя лицо прохладному ветру. У нее черные, похожие на сливы глаза, — вот, пожалуй, вся ее красота и достояние. На давно немытом лице светлым пятном торчит нос, а нечесаная коса вяло болтается на плече. Брат Авка жадно присосался к материнской груди и ест, не переводя дыхания. Что говорить, родители, конечно, промахнулись, сотворив дитя в такой неподходящий момент. Но на все воля Божья, и раз ребенок появился на свет, то он был вправе требовать своего. Теперь он только и делает, что ест и спит, и чем сильнее у него разгорается аппетит, тем меньше сил и молока остается у матери. На соседней койке мучается Лилин дед, давно и тяжело болевший старик. Лицо его перекошено от боли, и с того самого дня, как они выехали с Украины, он все время лежит с закрытыми глазами и стонет…

Лиля не отрывается от окна, ей хочется быть подальше от его стонов. Осенний воздух так приятен, и, хоть колеса стучат и грохочут, кажется, что то не поезд едет, а Уральские горы со своими лесами плывут вдоль дороги, и яркие краски, сменяя друг друга, сливаясь и переходя из оттенка в оттенок, переливаются, гаснут и снова и снова вспыхивают яркими сполохами…

В первые дни, когда беженцы, побросав дома, ринулись в последний поезд, над ними долго кружила беда. Немецкие самолеты не переставая бомбили окрестности, и не иначе как провидение уберегло состав от прямого попадания. Но вот, слава Богу, пронесло, — поезд переехал на другой берег Волги, и опасность миновала. Отныне дорога лежала на север, и рельсы бежали меж расступавшихся Уральских гор. Маскировка закончилась, в вагонах загорелся свет. Но грянули жестокие холода. Особенно трудно было в предрассветные сумерки, когда заледеневший воздух пронизывал кости и подступал к сердцу, и оно, слабея, готово было остыть навсегда. Тяжелее всего приходилось детям. Лиля с головой зарывалась в одеяло, поверх которого была накинута шуба. Но этого было недостаточно, и к утру девочка коченела и не чувствовала пальцев на ногах. Не было сил выносить эту муку, ей хотелось горько плакать от холода, но жаль было мать — та спала, намаявшись за ночь с младенцем.

Девочка давно поняла, что матери худо приходится, но теперь ей стало еще хуже. С тех пор как отец ушел на фронт, а дед вконец обессилел, мать словно подменили. Красивая, приветливая женщина, она так изменилась, словно это была вовсе не она, а какая-то чужая, незнакомка. Улыбка исчезла с ее лица, а взгляд сделался тяжелым…

Поезд мчится, колеса грохочут, покачиваются на рельсах вагоны, на койке трясется смертельно больной, обреченный старик. Он стонет, но девочке десять лет, и в мыслях своих она уносится далеко-далеко, в иной, выдуманный мир, где ей хорошо и покойно…

В битком набитом вагоне всегда оказываются люди, умеющие облегчить человеку его самые горькие минуты, хотя, кто его знает, каково у них самих на душе. Так или иначе, для пассажиров, и для взрослых и для детей, это огромное облегчение. Лиля отводила душу только со своей куклой Мотей — это была ее любимая и единственная подружка, с которой девочке всегда было хорошо. До войны кукла была беленькая, розовая, с пухлыми щечками. Две толстые косы цвета соломы лежали у нее на плечах. Когда началась война и на головы всем посыпались несчастья, кукла Мотя тоже подурнела и сникла. Словно все понимая, она смотрела грустными глазами, но для Лили она по-прежнему оставалась самым верным другом и самой красивой куклой на свете…

Дед открыл глаза. Он пытается что-то сказать, но из губ его вырывается бессвязное бормотание. Мама-то догадывается, в чем дело. «Поднеси ему горшок!» — велит она Лиле. Девочка ненавидит этот горшок и с отвращением подставляет его деду. Мама знает, что девочку тошнит от этого, но что делать? Ведь она кормит младенца, а его не оторвать от груди — такой визг поднимет, до посинения. Вот и приходится дочке помогать матери.

И хотя в вагоне полным-полно детей, она всегда одна, никто с ней не играет. А все потому, что матери боятся, как бы она не заразила ребят дедовой болезнью. Так текут дни, дети держатся друг за дружку, и одна лишь Лилька вместе со своей Мотей сидит одиноко на полке.

В том же вагоне едет знакомая семья Фельдманов. Семен Израилевич, глава семьи, болен туберкулезом, он все время кашляет, и бледное лицо его выглядит изможденным. Он старается отвлечь себя чтением и поглощает страницу за страницей. Иногда он ласково улыбается Лиле, но ее отчего-то пугает его улыбка. Дочка Фельдмана, Роза, улыбчивая и хорошенькая девочка, похожая на розовую куколку, тоже не дружит с Лилькой. А за окном тянется загадочный мир, где молчаливые леса маслянисто блестят после дождя… Наконец поезд замедляет ход и застывает посреди щемяще-волшебных красот.

* * *