Бремя Власти

Нужно ли говорить о том, что на должность проводников отбирали самых надежных, опытных и смекалистых? Тут ведь ошибок допустить нельзя — отмыться от позора не получится. Да и особо важных гостей кроме проводника с десяток воев сопровождает: хоть и уменьшилось татей на землях русских, но вот попадаются еще горячие головы, судьбинушку свою желающие испытать, али удаль молодецкую показать.

Как бы там ни было, но головы у всех проводников светлые, на благо Отечества работающие, ну и себе немалый прибыток приносящий — считай под сотню полновесных рубликов в год имеют. Не каждый купчина на такое рассчитывать может!

— Прости, уважаемый Сулим, не мог бы ты повторить вопрос — урчащий живот напрочь все перебил, — с виноватой улыбкой спросил Еремей Игнатьев.

Аль-Фарух понимающе кивнул — у самого того и гляди живот к спине прилипнет, а запахи витают такие, что и на дубовый стол набросишься — лишь бы чего-нибудь нутро попотчевать. Вопрос был повторен.

— Не бывает так, чтобы все довольны были. Всегда кто-нибудь обижен, людская натура паскудная, червоточинка у каждого есть, только одни ее истребляют, выжигают делами богоугодными, а вторые потворствуют, грех свой разжигают аки искру в стоге лежалом. Те же кто готов трудиться думают о будущем, о детях и возможностях. Кем желаешь стать — тем и станешь, коли голова светлая да руки к работе пригодные.

Скрипнула дверь, что на кухню ведет, из нее вышла молоденькая девчина с подносом на котором исходили паром три глиняные миски, за ней вышла женщина постарше с таким же подносом.

Так как в караване было две дюжины людей, то накормить их не так то просто, тем более, что оголодали они знатно. Правда аль-Фаруха это не касалось: он, его помощник — Ахмет Гирей и Еремей, всегда вкушали пищу первыми. Вот и сейчас подавальщицы сначала выставили угощенье им, а затем начали разносить остальным.

— Это все понятно, шакалья натура людей всем известна, даже светозарный Мохаммед это признавал, хотя и призывал прощать тех кто делает зло ближнему своему.

— Не ошибся ли ты со словами пророка, к этому Христос призывал, — хмыкнул Еремей, хоть и ярый христианин, но уж главное в родной вере, знавший с младых лет.

На эти слова Сулим понимающе улыбнулся, а вот Ахмет наоборот нахмурился — не первый раз эта тема поднимается в разговоре с гяуром. Истинный правоверный бесился от этого, но следовал приказам начальства — терпел.

— Спорить не буду, однако интересно мне как благородные мужи живут здесь. Слыхивал, будто много вольности иноземцам ваш властитель дозволяет?

— Давно это было, да и не при нынешнем государе, — нехотя ответил Еремей, а затем шумно хлебнул наваристой похлебки.

Не отстали от него и собеседники, все же как ты не разглагольствуй, но организм услади сытной и здоровой пищей, тогда и в голове и сердце покой появится.

— Ну а сейчас стало быть все иначе? — не унимался Сулим, спрашивая проводника ожидая новое блюдо.

Игнатьев мученически вздохнул и приготовился рассказывать более обстоятельно, привык за то время что ведет осман к тому, что их главный парень дотошный, много знающий, и просто невообразимо много спрашивающий.

— Как и во всех странах у нас есть потомственные дворяне, их дети кои и они в дворянском достоинстве рождаются, вот только самыми низовыми — детьми дворянскими. Ну ежели докажут сметливость и живость своей крови, то на четырнадцать лет имеют право получить подтверждение статуса родителей, правда вместе с признанием каждый из новых дворян обязуется поступить на службу Отечеству сроком не менее пятнадцати лет для военной и двадцати пяти для статской.

— Так то благородная кровь — ей сам Аллах благоволит, — понимающе кивнул Сулим, но на это Еремей лишь махнул рукой.

— И простой человек может дворянином стать — шанс есть у каждого, коли желание великое имеешь. Нужно стараться и учиться, путь для себя выбрать: воевать за Русь-матушку на поле брани али растить ее мощь в статских делах. Каждому дается шанс, правда не каждый его использует. Хотя военный путь более короткий, хотя и куда опаснее статского. Но это правильно — жизнь за Отчизну каждый день на войне сложить можешь, а вот на статской разве что от татей или завистников, но тут уж как человек себя покажет, да и государь людишек своих бережет — пакость из городов давно на дороги отправил. Вон на выезде из Воронежа уже почитай с полсотни верст Царевой Дороги лежит, камень к камню, ни зима, ни осень с весной ей вреда не несут, хотя труда великого требует, без государева пригляда подобное точно не свершить.

— Уважаемый Еремей, судя по твоим словам, ваш император — настоящий светоч мудрости! Неужели все дела за какие он берется непременно исполняются споро и хорошо?

— Всякое бывает, — уклончиво ответил проводник. — Однако ж результат виден. Был бы ты, уважаемый Сулим здесь с десяток лет назад — тогда бы мог сам в этом убедиться, ну а пока видишь только итог многолетних трудов, да и то не весь. Строг государь, но и милостив.

Тут уже не сдержался Ахмет, огладил черную — волосок к волоску, бородку и едва ли не плюясь желчью заметил: