Брестский мир: Ловушка Ленина для кайзеровской Германии

10 августа Корнилов вторично приехал в Петроград с аналогичными предложениями, содержавшими только одно новшество — о введении военной дисциплины для работающих на промышленных предприятиях и железных дорогах (следовательно, забастовки приравнивались к военному преступлению). Накануне произошёл конфликт между Керенским и Савинковым. Испытывая давление также и слева, Керенский заявил, что не подпишет закона о восстановлении смертной казни в тылу, на что Савинков, его заместитель по должности военного министра, ответил заявлением о выходе в отставку (оно не было принято). Керенский не созвал заседание правительства, как того требовал Корнилов, а выслушал его один. Но на следующий день четвёрка кадетских министров в ультимативной форме, угрожая уходом в отставку, потребовала и добилась от Керенского ознакомления с докладом и предложениями Корнилова.

С 12 по 14 августа в Москве состоялся широкий политический форум, названный Государственным совещанием. Он был задуман Временным правительством как обширное пиарное мероприятие, которое должно было продемонстрировать поддержку правительства широкими кругами российского общества. Представительство на Совещании было составлено таким образом, что непропорционально большое число мест получили делегаты элитных групп населения. Но единства моральной поддержки правительству не получилось. Правая половина Совещания устроила бурную демонстрацию одобрения Корнилову и идее твёрдой власти в интересах буржуазии.

На Московском государственном совещании Корнилов сделал доклад, который в свете последовавших событий был сильно искажён молвой. Задним числом Корнилову приписали слова: «Не должны ли мы пожертвовать Ригой, чтобы возвратить страну к сознанию её долга?»[137]

Явно ближе к истинным словам Корнилова такие: «Враг уже стучится в ворота Риги и, если только неустойчивость нашей армии не даст нам возможности удержаться на побережье Рижского залива, дорога к Петрограду будет открыта»[138]

. Эту фразу некоторые противники генерала и интерпретировали как сознательное намерение сдать Ригу врагу, что и выразилось в искажении слов его речи.

Правда, перешедший позднее на службу к большевикам генерал-майор М.Д. Бонч-Бруевич (брат управделами будущего советского правительства) утверждал в своих мемуарах, что после Октябрьского переворота в бумагах МИД России нашли телеграмму румынского посла Диаманди своему правительству. В ней упоминалось, будто Корнилов прямо сказал в беседе послу, что Рига была сдана по его приказу[139]. Однако сомнительно, чтобы Бонч-Бруевич сам держал в руках эту телеграмму или её копию.

19 августа (1 сентября) 1917 г. действительно началось давно ожидавшееся наступление германских войск на Ригу. Чтобы лучше понять тогдашнее значение этого города, упомянем, что накануне войны Рига была четвёртым по числу населения (около 600 тыс. человек), после Петербурга, Москвы и Варшавы, городом Российской империи! Это был и крупный центр современной промышленности (в частности, там располагался единственный тогда в России автомобильный завод). Во время Великого отступления в 1915 г. практически все промышленные предприятия были из Риги эвакуированы в другие области страны. Но крупнейший город Русской Прибалтики сохранял своё морально-политическое значение.

Германские войска после мощной артиллерийской подготовки форсировали Западную Двину в 30 км выше Риги и переправились на её правый берег, чем сразу создали угрозу окружения русских войск на левобережном плацдарме непосредственно перед Ригой. 21 августа Рига была сдана, причём отступление дезорганизованных русских войск удалось остановить лишь в 60–80 км севернее и восточнее Риги. Это был крупный тактический, а ещё больше моральный успех Германии.

Левые обвиняли военное командование в том, что оно умышленно, зная о предстоящем германском наступлении, не приняло необходимых мер для его отражения. Правые отвечали ставшим уже традиционным обвинением левым в развале воинской дисциплины. Справедливости ради нужно отметить, что национальные латышские части, в которых было особенно сильно влияние большевиков, довольно стойко дрались в те дни против немцев. Но и обвинения левых остались в тот момент бездоказательными.

Однако несомненно, что оставление Риги было воспринято многими в буржуазных кругах России как поражение не самой России, а ее разложенной революцией армии, а следовательно — как их политическая победа над революцией. Слова, приписывавшиеся Корнилову, явно отражали широко распространённые настроения в элитных слоях общества. В обстановке уже тлевшей Гражданской войны принцип «чем хуже — тем лучше» становился императивом для обеих сторон. Про сдачу же Риги необходимо сказать, что она объективно сыграла на руку именно сторонникам жёстких мер.