Бретонская колдунья (сборник)

Султан тоже не верил своим глазам, он считал блюда, смотрел камни, трогал мускулы у рабов и щупал невольниц.

«Скажи твоему уважаемому сыну, я принимаю его выкуп за мою дочь и отдаю царевну Будур в жены Ала ад-Дину! – сказал султан. – Вечером я жду вас с ним во дворце».

И поспешил увести невольниц в гарем, откуда не выходил до вечера.

Все, мой цвэточек, я устала.

* * *

Оставшуюся ночь Жаккетте снилось, что страшный, похожий на пьяного копейщика Шарло джинн носил ее на тюфяке над спящим городом.

И кричал: «Двигай пэрсиком!»

* * *

Носить покрывало, как настоящая восточная женщина, – тяжелый труд.

Надо так закутаться им с головой, чтобы в щелочку виднелся только один глаз.

Жаккетту по всем правилам окутали покрывалом, и ей казалось, что теперь она одноглазый ифрит.

С непривычки глаза съезжали в кучу и одноглазо смотреть на мир было неприятно. Даже голова разболелась.

* * *

Крупнейший городской базар оглушил Жаккетту звуками и запахами.

Насколько тихими и безлюдными были улочки мусульманского города, настолько шумным и многолюдным был восточный сук.

В лавках, на лотках, просто на земле (в корзинах и на ковриках) лежали груды разнообразных товаров, притягивающие к себе яркостью красок, красотой форм или дразнящими нос запахами.

В темных углублениях расположенных в наиболее удобных местах лавок, где прятались более дорогие товары, гнездились самые солидные люди города – уважаемые торговцы, про которых даже пророк (да благословит его Аллах и да приветствует!) сказал:

«Прекрасно положение, созданное богатством!»

Жаккетта боялась, что в такой толчее людей, животных и товаров ее кто-нибудь толкнет, или укусит навьюченный осел, или она свалится на коврик, где египетскими пирамидами выложены фрукты.

Пока они дошли до лавки с благовониями, Жаккетта сто раз вспотела.

Фатима долго выбирала нужные благовония и нудно (на взгляд Жаккетты) торговалась с владельцем лавки из-за каждого дирхема.

Судя по довольным ноткам в голосе хозяйки, Фатима так не считала и вела торг, наслаждаясь процедурой.

И Аллаху было так угодно, что в этот же час в лавку пришла Бибигюль.

Она увидела покрывало своей врагини и с порога кинулась в атаку.

– Приветствую тебя, Фатима, мир тебе! – пропела Бибигюль. – Во имя Аллаха высокого, великого! Я вижу, дела у тебя идут неблестяще, раз ты сражаешься за каждый фельс[68] и покупаешь не больше кирата

[69].

– Мир и тебе, Аллах великий да будет к тебе милосерден! – спокойно отозвалась Фатима. – Ты не заглядывала в мой сундук, чтобы так говорить!

– Но ведь ты по-прежнему ездишь на ослике? – осведомилась Бибигюль. – Моя служанка тоже так делает. А зачем ты притащила с собой в порядочную лавку очесок пакли, подобранный тобой у корабля? Предложить этот обрывок лохмотьев в обмен на щепотку шафрана? Это будет невыгодная сделка для почтенного господина Махмуда, чьи дела, по воле Аллаха, идут прекрасно и нет нужды брать заботы о содержании невольницы, которая не обрадует ни глаз, ни слуха.

– Чего хочет Аллах, то бывает, а чего не хочет он, то не бывает! Несравненная Бибигюль, ты пришла сюда сделать покупки или расплескать свою злость, потому что твой кошель пустой? – бросила Фатима.

В пылу перепалки, чтобы обозлить свою соперницу, она, не торгуясь, купила у купца драгоценные благовонные четки, чьи шарики были сделаны с добавлением мускуса и амбры.

– Ручки у моей бирюзовоокой красавицы так нежны, – басом пояснила Фатима торговцу, метя стрелу в Бибигюль, – что только подобные четки могут перебирать ее крохотные пухленькие пальчики.

– Неисповедимы пути Аллаха! – так же торговцу сообщила Бибигюль. – Нежные ручки у служанки!

И потребовала четки еще дороже. Сообразительный купец тут же поднял цену точно таких же на треть.

Тогда Фатима купила украшенную резьбой коробочку и палочку слоновой кости, предназначенных для хранения и нанесения кохла.

Бибигюль в ответ приобрела серебряный кувшинчик для ароматического масла.

Купец был в полном восторге от покупательниц, довольно потирал длинную, крашенную хной бороду и возносил хвалу Аллаху, столкнувшему в его лавке, на узкой дорожке, двух дам. Он сделал в этот день такую выручку, которую не делал и за неделю.

Пока Бибигюль прикидывала, не прикупить ли для нужд дома пару-тройку макуков[70] розового масла и тем сразить противницу наповал, Фатима, решившая, что отход с поля боя еще не поражение, решила удалиться.

– Извини, Бибигюль, приятно было поговорить с тобой, но нам пора! По воле Аллаха милостивого, у альмеи времени всегда мало. Надо успеть приготовиться к пиру. Люди любят мое искусство, каким наделил меня великий Аллах!

И Фатима с Жаккеттой гордо удалились.

* * *

Наступил вечер.

Покрывало взлетело в руках Масрура и опустилось на Жаккетту. Теперь она была полностью упакована. Рядом злилась уже одетая Фатима.

– Скорее! Масрур, ты ленивая ящерица!

По просьбе очень уважаемых людей города Фатима должна была на пиру показать искусство настоящей альмеи. (Двинуть, так сказать, пэрсиком по правоверным.)